bdsmion

большое спасибо всем откликнувшимся.

Спасибо, Петра)

Девушка приходила в сознание. Разноцветные лучи и пятна оформлялись в правильные фигуры, а те, в свою очередь, приобретали очертания странно знакомых предметов - параллельные линии, набирая объем, становились бревенчатой стенкой; конус со светящейся верхушкой - керосиновой лампой; небольшой круг - почти полностью седой головой молодого с виду мужчины, замершего на корточках у стены и мерно похлопывающего себе по раскрытой ладони явно побывавшим в деле прутом... Девушка покрутила головой взад-вперед, насколько позволяли веревки. Ни входа, ни выхода, ни окна, ни просвета. Может, есть дверь где-то позади? Но обернуться не удавалось.
- Привет, - поздоровался мужчина, поймав ее взгляд.
Толстые веревки схватывали девушку под лопатками - лавка и привязь не позволяли даже тряхнуть головой, чтобы волосы не мешали получше разглядеть собеседника. Мужчина подошел и убрал свисавшие пряди ей за уши.
- Ну чего, узнаешь обстановочку? - спросил он.
- Ну узнаю, - девушка, насколько это было возможно в ее положении, кивнула.
- Итак, что на сей раз?
Девушка наморщила лоб, на котором от напряжения даже заблестели капельки пота:
- Сейчас-сейчас...
- Да ты не торопись.
- О, вспомнила, - девушка заговорила полушепотом, почти не интонируя, как сомнамбула, - Большой город с высокими домами и подземной дорогой. Я мальчик. Меня ремнем наказывает отец, смутно на кого-то похожий...
- Ну да, - хмыкнул мужчина, - Тут бы тебе и очнуться.
- Куда там! - девушка улыбнулась и заговорила более буднично, - Все как у людей. Школа. Институт. Большие планы. Работа. Семья. Родился ребенок. Я стараюсь ему помочь, хочу как лучше и наказываю так же нещадно... Чтобы выбился в люди, чтобы получал адекватные деньги...
- И чего, выбился?
- Я так и не понял. Я умер. Умер? - девушка усмехнулась, и мужчина улыбнулся в ответ, - Они там все умирать боятся. А что вообще значит это слово? Знаешь, бывают такие слова и даже целые выражения, во сне или в бреду они кажутся невероятно важными, важнее некуда, однако наяву оборачиваются сущей чепухой, и даже сложно вообще понять, о чем там шла речь...
- Я не намерен разгадывать твой бред, - важно заявил мужчина, - Ты лучше терпению учись. Отключаешься после каждого удара... Вот скажи - тебе это что-то дает? Как-то помогает? Ты хоть счастлива там была-то, с работой своей распрекрасной, с семьей?
- Это были, скорее, мечты о счастье... Это больше напоминало наркоз, атрофию чувств...
- Вспомни, что мешало, что отравляло существование.
- Одиночество... Лежишь себе в темноте, не понимая кто ты, зачем ты нужен, куда все идет...
- А то ж, - понимающе хмыкнул мужчина, - Да ты просто меня боишься, оттого и сигаешь раз за разом в свою уютную норку, - мужчина со свистом разрезал воздух прутом, а девушка вскрикнула и вжалась плотнее в скамейку.
- Вот, видишь, - засмеялся мужчина, - А ведь это был только звук. Ладно, мне надоело разговаривать, продолжим, - он размахнулся и с силой хлестнул девушку.
- На этот раз я была девочкой, - рассказывала она ему спустя минут пятнадцать, - Кстати, почему там все так замороченно: мальчик-девочка, мальчик-девочка, какой-то замкнутый круг...
- Чтоб не расслаблялись, - изрек мужчина, прохаживаясь.
- И снова меня истязали, пытались добру научить...
- Я не учу тебя добру, - мужчина, перебирая пальцами, вращал прут, - Я просто наказываю.
- Ну да, значит я находила в этом себе утешение, будто добру пытались научить... И потом, там ведь был не ты...
- Да. Там была только ты. Снова одна-одинешенька, несмотря на мужа и полноценное потомство...
- Нет-нет, на этот раз никакого мужа... На иллюстрации в одном из школьных учебников был кто-то очень на тебя похожий. Не внешне - по ощущению. И я захотела с тобой увидеться. Это теплое, такое родное чувство - и в то же время жгучий стыд за то, что я, мелочь безмозглая, осмеливаюсь думать о тебе, призывать тебя, желать тебя, вожделеть... Я ушла в монастырь, жила там...
- Ну и чего, мы встретились?
- Нет... В монастыре я и сестры жили по большей части надеждами, чаяниями... Редкими проблесками...
- Зато теперь мы навсегда вместе. Ты рада?
- Черт, не знаю. Если бы не эти веревки, не эта боль... Ты знаешь, это просто какая-то нечеловеческая боль!
Они дружно рассмеялись.
- Ну, шутки в сторону, - заключил мужчина, отсмеявшись, - Постарайся все-таки сохранять ясность сознания. Я конечно все понимаю, наверное, это очень увлекательное занятие - вспыхивать, гаснуть, опять вспыхивать...
- Ничего увлекательного. Тебя бы на эту карусель откомандировать. А с меня, похоже, хватило.
- Ну, тогда держись! - объявил мужчина, размахнулся и ударил.
Девушка вскрикнула и обмякла. Мужчина театрально так - хотя зрителей не было - развел руками и пожал плечами, изображая неподдельную грусть. Затем прошелся по закоптелому помещению - идти, в общем-то, было некуда, и он раз за разом обходил скамью с распластанной на ней накрепко привязанной девушкой, концом прута отгоняя воспользовавшихся затишьем комаров, а иногда что-то напевал себе под нос, и тогда помахивал прутом в такт одному ему слышной мелодии, будто дирижировал. Устав от ходьбы, присел в уголочке, наблюдая за свесившимся с потолка пауком. Затем поднялся и подкрутил фитиль керосиновой лампы - становилось темновато.
- А, что, где я, - раздался голос девушки.
- Там же где всегда, - откликнулся из своего угла мужчина, - Угадай с трех раз, - он подошел к скамье и помахал прутом перед глазами очнувшейся, - РАЗ... ДВА... - мужчина высоко занес прут.
- Ой нет-нет, пожалуйста, не надо, я вспомнила.
- Вечно ломаешь комедию, - мужчина убрал занесенную руку, - Рассказывай давай.
- Значит, так, - заторопилась девушка, - Я снова была мужчиной... Я была... Был... Как лучше рассказывать, в мужском или женском роде?
- Все равно, - бесцветно отреагировал мужчина.
- Тогда буду в третьем лице. Ведь это больше не я. Мальчик рос в хорошей семье, его не били, в школе не обижали. Но ударов ему пришлось вынести едва ли не больше, чем за все предыдущие воплощения... Впрочем, он вроде сам хотел. Откопал себе где-то таких же странных товарищей... И они методично, с азартом, причиняли друг другу боль, примерно такую же как ты мне сейчас...
- Не преувеличивай, - попросил мужчина.
- Ох, простите! - подчеркнуто церемонно попросила женщина прощения, - Ну конечно, куда им до вас, мой дорогой друг... Жалкие эпигоны...
- И чего он при этом чувствовал, твой хороший мальчик? - полюбопытствовал мужчина.
- Знаешь, как тебе сказать... Вот ты сколько раз уже меня ударил, кажется, тридцать семь? Эти житейские сценарии, при всем сюжетном разнообразии, имеют что-то неуловимо общее... Обстоятельства могут быть самые разные - общее то, что каковы бы не были обстоятельства, как бы благополучно - или, напротив, неблагополучно - все не складывалось, все равно ощущаешь себя...
- Лохом, да? - засмеялся мужчина и описал в воздухе кончиком прута небольшую окружность.
- Обведенным вокруг пальца, - предложила женщина более мягкий вариант, проследив за действием мужчины.
- Ну, еще бы, - отозвался тот, - Ведь какая бы ересь не примерещилась, на самом деле ты здесь. В моих надежных руках. Ну чего, готова? - и коварно не дождавшись ответа, мужчина снова хлестнул девушку.
На этот раз ждать пришлось недолго.
- Уф... Почти удалось... - поделилась девушка, отдышавшись, - И ты знаешь, я все время видела эту комнату и тебя в ней!
- Значит, не слишком далеко забралась.
- Угу... Я день за днем прогуливала школу, коротала время с пацанами в подвале, мы пили, веселились... Кто-то - не из нашей компании - предложил вмазаться. И я сразу увидела тебя и эту комнату - вот, в точности как сейчас. И как-то сразу стало ясно, что только это и есть взаправду - а остальное - папа с мамой, школа, учителя - просто ошметки бреда, телепомехи...
- Какие еще папа с мамой, Господь с тобой, - пробормотал мужчина.
- Я возвращалась к тебе раз за разом. И однажды я к ним не вернулась. Я так рада, что я снова здесь, с тобой! Ты, только ты один! Я люблю тебя...
- Рано радуешься, - проворчал мужчина, но, впрочем, беззлобно - он явно был польщен.
- Ну ударь меня, ударь, ударь еще...
- Как скажешь, - и мужчина нанес очередной удар.
- Почти ничего не помню, - призналась девушка спустя минуту, - Тьма, покой, потом какие-то звуки, вспышки, резкая боль и всё...
- Угу. Должно быть, они сделали аборт, - пробормотал мужчина сам себе, - Будем разбираться... Впрочем, лично для тебя в этой ситуации все сложилось как нельзя лучше...
- Они? Какие еще "они"? С кем разбираться-то будем? - встрепенулась девушка, - Сам же только что... Слушай, а как это на самом деле устроено? То есть, это всё были реальные люди, не просто плоды моего воображения? И их ты тоже так наказываешь - раздеваешь, связываешь? Или не так? Или не ты? Тут кто-то есть кроме нас?
- Какая разница, - мужчина подавил зевок, - Ты лучше свой страх победи, чем башку забивать. А то я тут с тобой никогда не закончу.
- А мне кажется, я уже достаточно наказана. Столько всего претерпела.
- Ерунду несешь. Сама ведь в курсе, что ни один из этих ударов не засчитан! Считаются только полученные в ясном сознании! Разве ты еще не поняла?
- Блин. А если я не смогу?
- Я в тебя верю! - воскликнул мужчина, - Тем более, твои успехи очевидны. Просто маленькое усилие, ну я не знаю, сконцентрируйся хоть на ерунде какой, на пламени лампы, - мужчина снова обрушил прут на тело девушки.
Та охнула - и больше ничего.
- Ну вот. А ты боялась. Нет ничего невозможного, - похвалил мужчина.
- Странно, - задумчиво сказала девушка, - А ведь это было почти не больно. Даже совсем не больно. А сколько еще осталось?
Мужчина потрепал ее по голове:
- Я закончил. Вставай.
- Может, сначала развяжешь?
Но веревок не оказалось; не оказалось и следов от ударов. Девушка села и осмотрелась по сторонам. Обстановка неуловимо менялась - стены разъезжались, распадались на отдельные бревна, а те - на мелкие щепки...
- Последний вопрос, самый последний, - заторопилась она, чувствуя, что времени почти не остается, - За что ты так со мной? В чем я так чудовищно провинилась? Сколько их было, этих жизней, этих гнусных калейдоскопов, чьи стеклышки так заманчиво переливались, но так больно ранили...
- Тридцать девять. Я ударил тебя тридцать девять раз, - каким-то неведомым образом прозвучал ответ, от мужчины осталось только ощущение присутствия, - Последний не в счет, последний ты выдержала.
- Но за что, за что?? - этот исполненный грустного недоумения вопрос был единственным, что осталось от девушки.
- За факт существования, дуреха! Ты и есть эта боль. Точнее, была... Ну же, иди ко мне, не бойся...
И они обрели, наконец, утраченное когда-то единство.

Спасибо) Так у меня про этих двух героев уже много чего есть, можете попробовать почитать здесь в отделе прозы - "Первые шаги", "В пути", "На кухне".

Аля, большое Вам спасибо за прекрасный отзыв.

Я курю на остановке трамвая, пережидаю дождь. В поле зрения возникает невысокая фигура неопределенного пола и возраста в водонепроницаемой куртке с затянутым под подбородок капюшоном. Фигура на миг замирает, всматривается мне в лицо и заходит под козырек остановки.

- Прошу прощения, у вас не будет сигареты?

Голос звонкий, мальчишеский. Лицо скуластое в веснушках.

- Тебе лет-то сколько? - интересуюсь я, - Курить не рановато? Ох, извините, что на "ты"...

Из-под капюшона выныривает русая шевелюра, и ее обладательница преспокойно усаживается рядом.

- Ничего страшного, - заверяет меня девушка, мгновение она теребит рукав своей куртки, - А сигареты у меня свои есть, - девушка вытаскивает пачку и закуривает, - Это я так, искала повод познакомиться.

- Ну что ж, пусть так, - пожимаю я плечами, - Сергей.

- Светлана, - Светлана протягивает ладонь, и я касаюсь продрогших пальцев, - Не узнали? Мы ведь уже виделись.

- Точно, - соображаю я, - И кажется, совсем недавно. Только где?

- Шутите? Или правда не можете вспомнить?

- Не могу. Правда, - я все ломаю голову, где.

- Какой рассеянный молодой человек, - Светлана улыбается и выпускает дым по диагонали вверх, - В сущности, это не так важно. Какой номер ждете? Далеко собрались?

- Да никуда я не собираюсь. Искал, где от дождя укрыться.

- А я рядом совсем живу. В той башне, - Светлана кивком указывает направление, - Обожаю курить, а вы?

- Да мне как-то все равно, - снова пожимаю я плечами, - Привычка. Не могу избавиться.

- Я тоже не могу избавиться, - согласно кивает Светлана, - Хотя и грех большой.

- О! Точно! - вздрагиваю я, - Так это были вы? Точно-точно... У вас без платка совсем другое выражение глаз...

- Да причем тут платок. Вы тоже с тех пор изменились. Хотя прошло всего минут пятнадцать. Просто мы уже не те. Прокатимся? - подъехавший трамвай пригласительно раскрывает двери, и Светлана, без лишних церемоний подхватив меня под руку, увлекает нас внутрь.

Пассажиров немного. Мы садимся, я оказываюсь у окна. За окном все тот же дождь. Капли летят наискось, почти перпендикулярно стеклу.

- Как вообще у тебя с верой дела обстоят? - деловито осведомляется Светлана, - У тебя какой-то потерянный был вид. Ты будто блуждал глазами. И остановился на мне.

- Да, я остановился на тебе... Ничего, что на "ты"? Хотя вы первой начали...

- Да конечно на "ты" давай. Мы ж единоверцы с тобой. Или нет?

- Даже не знаю...

- А чего тут знать? Ты как вообще там очутился, случайно с улицы зашел?

- Нет-нет, я регулярно там бываю...

- Конечно. Я давно обратила внимание. Стоишь одинешенек. К исповеди не ходишь. Поклоны не кладешь. Давно думала пообщаться. И вот, наконец, хватило смелости подойти. Хотя ты сам виноват. Буквально испепелил взглядом. Не смотри так больше, ладно?

- Могу вообще в окно смотреть, - смеюсь я и перевожу взгляд.

- Да. Лучше в окно. Пока стесняюсь что-то.

Мы молчим под стук колес. "Рынок" - объявляет остановку машинист.

- Рынок, - повторяет Светлана, - Бываешь тут?

- Нет. Я вообще впервые все это вижу. Никогда тут не проезжал.

- Все когда-нибудь бывает в первый раз, - усмехается Светлана, - Так чего ты там забыл, сознавайся.

- О, это такой личный вопрос...

- Боишься? Не доверяешь? Зря. Я пойму.

- Мне не хотелось бы при всех...

- Да тут полтора человека. Думаешь, кому-то есть дело? Хотя ладно. Всему свое время.

Светлана вздыхает и смотрит на свои колени.

- Действительно, что это я. Пристала к человеку как банный лист. Мешаюсь на твоем пути. Тебя, наверное, дома ждут. Или ты один живешь?

- Нет, не один. Втроем.

- С предками?

- С друзьями.

- Вон оно как. Интересненько. Ладно, не буду выпытывать.

- Конечная, выходим, - кричит, оглянувшись на нас, машинист из кабины.

- Конечная? - удивляюсь я, - Так скоро?

- А ты приглядись повнимательнее. Тут не живет никто. Пошли, нас ждут.

Светлана забирает мою ладонь в свою, встает, и мы выходим. Разнимать руки неохота, пальцы Светланы как-то очень органично сплетаются с моими - снаружи сыро, ветер, и, наверное, нам обоим приятно тепло наших рук. Мы озираемся.

- Новый квартал, - объясняет Светлана, - Жильцы пока не въехали.

И действительно, все какое-то слишком новое, и людей почти нет.

- Светлана! - с удовольствием произношу я имя новой знакомой, - Ты лучше о себе расскажи! Чем живешь, увлекаешься.

- Да ничем особо не увлекаюсь, скучный я человек. На работу езжу пять дней в неделю. Зарядку делаю. Зимой на лыжах хожу. Летом в речке купаюсь. Молюсь. Причащаюсь. Это круглый год, - Светлана коротко усмехается.

- Любимого мужчины нет?

- Сразу к делу, да? Заметь, ты первый начал. О, черноплодка!

Мы минуем редкий забор, из-за которого к нам тянутся ветви, сгибающиеся под тяжестью темно-синих гроздьев. Светлана набирает ладонь ягод и разом отправляет горсть в рот.

- Угощайся! - предлагает она, прожевав, - Набрать тебе?

- Нет, спасибо.

- На здоровье. Страшно, да? - Светлана закатывает глаза и демонстрирует до отказа высунутый иссиня-черный язык, сопровождая гримасу похожим на змеиное шипение звуком.


***

Спустя два часа мы сидим у Светланы на кухне. Дождь усилился, и Светлана пригласила к себе переждать непогоду.

- Не молчи, - просит Светлана, - Я тебя пригласила, чай налила, рубашку сухую дала. Расскажи что-нибудь.

- Светлана, а можно я окно закрою? Отвлекаюсь на стук капель. Да и холодно что-то.

Светлана сидит у окна и сама его закрывает.

- Сейчас, сейчас, - бормочу я, - сейчас расскажу... Скучно сидеть в тишине, да?

- Мне никогда не бывает скучно, Сергей. Хотя я скучный человек, с собой мне не скучно. Я за тебя беспокоюсь. Вдруг тебе скучно?

- Нет, нормально. Мне почему-то действительно хочется о многом рассказать...

- Ну да, - кивает Светлана, - я чувствую. За чем дело стало? Смелее.

- В общем, впервые в этот храм - да и вообще в храм, раньше-то я только в детстве в церкви бывал с родителями - я пришел полгода назад. Точнее, меня привела подруга, идея была ее. Мы употребили одно вещество...

Светлана нахмуривается, и я пытаюсь понять - то ли ей невдомек, о чем речь, то ли услышанное ей не по душе, то ли она просто сосредоточенно меня слушает. Во всяком случае, словесно она никак не реагирует, в разговоре виснет пауза, и я продолжаю:

- Одно вещество. Неважно какое именно. Мы были в гостях в спальне наших друзей, между нами ничего не происходило, даже на уровне прикосновений, но мы были единым целым, понимаешь? Это началось как телепатический контакт, мы по очереди произносили вслух то, что другой подумал секундой раньше, но потом нам и это стало ни к чему, настолько оказалось все понятно, кристально чисто. Понятно друг про друга... И вообще про всё. Садилось солнце. "Выйдем-ка прошвырнемся" - предложила подруга. Мы вышли в парк, где, кажется, радовались каждому дереву. "А куда мы теперь пойдем?" - спросил я. "В церковь, - предложила она, - Я тут знаю одну. Православный собор. Очень сильное место. Вскроет на раз". И мы пошли, и пришли как раз к началу вечерней службы - случайно совпало. Но ничего случайного нет. То, что я там испытал - наверное, самое дорогое для меня воспоминание из всех, самое важное, я должен поделиться во всех деталях...

- То-то я смотрю, ты странный какой-то, - перебивает Светлана, - Небось и сейчас под какой-нибудь гадостью.

- Нет-нет, не подумай, я очень редко, почти никогда, разве только само идет в руки... Ты поняла, о каком я веществе, да? Тоже есть такой опыт?

- "Опыт", ну ты даешь. У меня нет такого опыта. Хватило впечатлений со стороны. У меня в родном городе знаешь сколько знакомых поумирало, сколько по тюрьмам сидит? От таких опытов.

- Нет-нет, это другой класс веществ, ты просто не знаешь...

- Нда, ошибочка вышла, - скрестив руки на груди и просунув ладони себе под мышки, сдержанно сетует Светлана, - Не поняла с кем связалась. Думала, нормальный такой у парня духовный интерес. А вот поди ж ты. Чего в храме-то забыл? Иди нюхай клей в подъезде!

- Наоборот, мне стала интересна вера, стало интересно, как добиться аналогичных состояний без посторонней помощи, - бормочу я, уперев локти в стол и придерживая пальцами виски.

- Каких еще состояний, о Господи, - воздев руки к потолку и будто намереваясь стиснуть напряженные пальцы в кулаки, вопрошает Светлана, - Без какой такой посторонней помощи? Интересно ему стало...

- Бог есть любовь. И я ищу любви.

- Любовь, ага, щас. Про страх Божий слышал? Про грехи? Вот зуб даю, Сергей, что ты уже нехило поплатился за эти свои "состояния", - Светлана поднимается с табуретки и вырастает на расстоянии вытянутой руки, - Подруга-то где твоя? Почему с тобой не ходит? Ей, по ходу, хватает посторонней помощи?

- Светлана! - я тоже встаю из-за стола, - Я вижу, мы по-разному смотрим на вещи. На Бога, на мир! Нам не о чем спорить. Каждый останется при своих. И моя личная жизнь, между прочим, нисколько тебя не касается!

- Гляди-ка, пробрало, - усмехается Светлана и возвращается на табуретку, - Щипцами подробностей я из тебя не тяну. А спорить нам действительно не о чем. В вопросах веры ты абсолютно ни хрена не соображаешь, прости уж за прямоту. Не ходи туда больше. Удолбанный не ходи, трезвый не ходи. Запретить тебе, к сожалению, не в моей власти... Но не смей там со мной здороваться. И смотреть как сегодня не смей, понял?

- Понял, - я тоже сажусь на место и смотрю в стену, - Прости. Ты задела за живое. Мы действительно больше не вместе.

- Вместе-не вместе, меня не касается. Забудь дорогу! И не читай ничего на эту тему, не интересуйся, с верующими не общайся. Мало ли на свете интересностей, чем другим займись.

- Светлана, но почему? - искренне недоумеваю я, - Разве ворота в храм открыты не для каждого?

- Тебя гордыня жрет, ничего не видишь кроме себя. Я-то знаю, хоть и не пробовала, что за чудеса творят твои наркотики. Человек теряет почву под ногами, себя любимого ставит во главу угла. Это и так нам всем свойственно, а тут уж совсем с катушек слетаешь, начинаешь жить и руководствоваться галлюцинациями своими дебильными. Ты вообразил, что можешь эдак с Господом запанибрата, по плечу постучать, парой ласковых перекинуться? Ну берегись, по полной огребешь.

- Да такой ли уж это великий грех? - пускаюсь я в рассуждения, - В библейские времена и веществ-то не было таких в природе! А хоть бы и были! В чем грех? Я правда не пойму. Молиться никому не мешали, пришли спокойно, тихо постояли, ушли. В чем грех? Объясни!

- Изволь, - Светлана встает с табуретки, вытягивает руки вдоль пола и делает два глубоких приседания, после чего открывает окно, закуривает сигарету, берет в руку пепельницу и курит стоя, выдыхая дым в сторону окна.

- Попа затекла. Засиделась я тут с тобой, - говорит Светлана и долго молча курит, и продолжает говорить только после того как расплющивает окурок в пепельнице, - Итак, Сергей, какой же, по-твоему, самый страшный грех? - Светлана, оставаясь стоять, ставит пепельницу на стол, упирает кулаки в бедра и смотрит куда-то поверх.

- Самый? Убийство, наверное. Оно непоправимо...

- Все непоправимо. А знаешь почему ты так ответил? Тебе просто слабо. Кишка тонка убить.

- Да нет, мне не слабо, скорее неохота. Убивать неохота, мстить неохота.

- Ну ты молодец, что тут сказать. Ты знаешь, а я убила бы. Из детства пару персонажей. Вот этими вот руками, - Светлана секунду безразлично смотрит на свои руки и садится обратно.

- Так ведь грех, Светлана.

- Да, ты прав, - грустно соглашается Светлана, щурясь и будто высматривая что-то за окном, - Хотя нет, - соображает она, поразмыслив, - Вот если прям совсем уродов, тогда не грех. Есть одно такое место в Писании. Нет, Сергей, - продолжает она рассуждать, - Величайший грех - не убийство. Величайший - гордыня. И лень. Два величайших греха, - Светлана замолкает, будто оценивая собственные слова, - Вот сознайся - посуду, бывает, оставляешь с вечера немытой?

- Издеваешься? Убить не грех, посуду оставить - грех? Такая она, твоя вера?

- Прости, что сменю тему, но это срочно требуется выяснить. Тебя мать с отцом пороли? Хотя не отвечай. Я и так вижу, что нет.

- Нет, конечно. Еще чего.

- Нда. Пропащий ты человек. А по-другому как-нибудь наказывали?

- Что-то не припомню.

- Нда. Все понятно с тобой. А они знают, что ты наркоман?

- Я не наркоман.

- Боже, я забыла с кем говорю. Какой же наркоман согласится с тем, что он наркоман... Ну хорошо, Сергей. Тебя не наказывали. Ты, наверное, думаешь, что тебе повезло - пусть так. Но других-то! Другим - ты знаешь, за какие такие прегрешения достается, малолеткам несмышленым? По сути, за мелочи! За тарелку разбитую, за домашку неприготовленную. Пустяк, казалось бы! Простить бы да забыть! Так нет, кого в угол, а кому и ремня перепадает, да хорошенечко так, и раз, и два, и три. И только потом прощают. Вот чего ради, скажи на милость? Такие-сякие, нехорошие мама с папой, да? Дитятко свое не ценят, измываются над бедненьким?

- Да уж не без того, надо полагать. Если вообще остались такие люди.

- Остались, куда они денутся. Кого любим, с того и спрашиваем, запомни раз и навсегда, пригодится. Ребенок пусть обидится, разревется - раз, другой, третий, зато работать над собой приучится. Страсти обуздывать, низменному не потакать. Все большие проблемы начинаются с маленькой оплошности. "Я не хотел, я нечаянно, я больше не буду"... А потом это входит в привычку. Ребенок, не осознающий долга перед родителями, когда вырастает, забывает долг перед Богом. Показатель психологического возраста - в первую очередь, степень ответственности; взрослый - значит, ответственный. Бытовые мелочи - посуда, тарелка - просто наглядная иллюстрация. Куда страшнее душевная лень, наплевательство на самого себя. Хороший сын благодарен родителям за наказание, взрослый возносит Господу хвалу за удары судьбы.

Светлана, уставясь перед собой в одну точку, чеканит как по-писаному. Я все намереваюсь возразить, но внезапно теряю нить разговора, проваливаюсь будто в транс - и сама Светлана, похоже, в трансе, глаза искрятся, тело мелко вибрирует - хотя, наверное, эта вибрация - уже плод моего разгулявшегося воображения. Неожиданно ситуация становится нестерпимой, напряженность все нарастает, мне хочется свести на нет этот источаемый Светланой жар, который, слегка обдав, вот-вот поглотит меня целиком, и я, оставаясь сидеть на месте, четко вижу, как встаю со стула, быстрым и выверенным движением ладони зажимаю Светлане рот, валю ее с табуретки на пол, сажусь на нее сверху, начинаю душить, вижу ужас у нее в глазах, но моя хватка не ослабевает, я ликую, и на смену ужасу в глазах Светланы является безразличие, Светлана, похоже, теряет сознание, лицо бледнеет, наружу лезет язык, черно-синий, будто в рябиновом соке...

- Эй, что с тобой? Опять ты так смотришь... Я же просила! - Светлана пристально вглядывается мне в лицо, - О чем ты думал только что, а ну-ка признавайся.

- Каких-то ужасов поневоле напредставлял... Будто задушить тебя пытаюсь... Прости. Это вышло само собой, - честно докладываю я.

- Ну да, - Светлана, кажется, совсем не удивлена, - Потому что на самом деле ты согласен с каждым моим словом. Просто это слишком горькая для тебя истина. И тебе ничего не оставалось как наброситься на меня, за неимением лучших аргументов. А говоришь, убивать никого неохота.

Мы молчим. Закуриваем. Курим в тишине.

- И не только для тебя это горькая истина, - продолжает Светлана, - Почти никто не в силах этого вынести. Не в силах сознаться самому себе, что когда-то сбился с дороги. Люди, увы, инфантильные идиоты. Наркоманы, как ты. Просто наркотики бывают разные. Кто химией травится, кто новостями из телевизора. Вот мы с тобой сидим на кухне в городе Москве. Город, блин, герой. Восемнадцать, что ли, миллионов человек населения. Восемнадцать миллионов идиотов. Тебе не страшно?

- Знаешь, Светлана, и меня иногда посещают такие мысли. Только я стараюсь давать им отпор. Люди-то чем виноваты? Это со мной, наверное, что-то не так.

- С тобой, возможно, и не так... Пойми, они разучились просто жить, они забыли, каково это - дышать, ходить ногами по земле, радовать Создателя. Детьми знали малыми, потом забыли. И вспоминать не желают. Мало им того, что есть, трудностей подавай, проблем! А потом сами жалуются на эти проблемы - по секрету всему свету, куда деваться от самих себя не знают, а надо мужество иметь судьбу свою принимать, благодарным за любые невзгоды быть, глаз от Бога не прятать! Любишь Гребенщикова?

- Гребенщикова? Мы не знакомы...

- "Не прячь от Бога глаза, а то как он найдет нас?" Хорошо как сказано, да? И еще у него в тему есть, щас-щас, о, вспомнила: "Кто сказал, что мы не можем стать чище?" Действительно, кто?

- Не особенно люблю, сказать по правде. Слишком уж благостный какой-то. Впрочем, возможно, это только имидж...

- Благостный? Не сказала бы. Чертей гоняет будь здоров. Я даже на концерте у него была. Один раз. Колоссальный получила заряд.

- Не знаю-не знаю. У меня другие эстетические предпочтения.

- Да ясно. По тебе заметно. Наверняка какой-нибудь мрак беспросветный.

- Ну, у меня широкий кругозор.

- Я не сомневаюсь. Так вот... Слушай, ты как насчет поесть? Я чего-то вся изголодалась, - Светлана делает пару шагов в мою сторону, распахивает дверцу низенького холодильника и присаживается на корточки, - Так, понятно, полтора помидора. Подождешь меня? За картошкой сгоняю. Будешь картошку?


***

Я один. Дождь закончился, показывается солнце. Я выхожу из-за стола, смотрю в открытое окно, щурюсь на свет, делаю два глубоких приседания, вытаскиваю из пачки сигарету, подношу зажигалку и закуриваю, взяв пепельницу в свободную руку.

Стоит раз затянуться, как меня осеняет, что совсем недавно весь этот же набор действий проделала у меня на глазах Светлана. Усмехнувшись, я продолжаю, уже сознательно, представлять себя на ее месте. Вот напротив сидит воображаемый гость. А вот я разгоряченно что-то доказываю, увещеваю, цитирую, провожу в воздухе рукой с дымящейся сигаретой...

- Гребенщикова любишь? Чертей гоняет будь здоров! Кто сказал, что мы не можем стать чище? - громко, подражая Светланиной интонации, восклицаю я, встречая каждую из этих реплик безудержным внутренним хохотом. Так, что теперь? Телесная память опережает мысль, я сажусь на корточки и открываю холодильник. Все правильно: одинокое блюдце, на нем - полтора помидора. Большие, красные.

Я закрываю холодильник и сажусь на стул.

Звук поворачиваемого ключа из передней, и я вздрагиваю с чувством, будто меня застали врасплох, будто Светлане откуда-то уже известно о том, как я, воспользовавшись кратким одиночеством, прилежно копировал ее повадку.

- Помочь? - я выхожу в коридор и принимаю у Светланы из рук тяжелые пакеты, - Ух, тяжесть... Пошли бы вместе...

- Не люблю чувствовать себя обязанной, - Светлана вешает куртку на крючок, проходит в ванную, моет руки.

- Любишь в мундире? Чистить неохота, - Светлана споласкивает под краном картофелины и помещает в кастрюлю. Щелкает ручкой плиты, конфорку опоясывает оранжево-голубое пламя; с сигаретой во рту Светлана нагибается к конфорке, опаляет волосы, быстро подается назад, прихлопывает искру у виска, садится на табуретку и молча курит.

Странно, я так ждал ее возвращения, а теперь, когда Светлана снова тут как тут, я будто вспоминаю заново, что мы едва знакомы, что мы друг другу, по сути, никто. Откуда отчужденность, откуда внезапный холод? Так хотелось продолжения беседы, а теперь не знаешь что и сказать. Впрочем, возможно, мне только так кажется. Мирно побулькивает кипяток в кастрюле, рядом Светлана затягивается сигаретой. И все-таки мне не терпится разведать обстановку.

- Светлана, - несмело обращаюсь я, - Возможно, ты устала? Мне лучше уйти?

- Сиди, - не глядя в мою сторону, отвечает Светлана с какой-то обреченностью в голосе.

- Я могу тебе еще много о чем рассказать... Чтобы не скучно было сидеть в тишине...

- Валяй, - разрешает Светлана, все так же не глядя.

- Я хотел бы рассказать о своей личной жизни...

- А я все знаю о твоей личной жизни, - Светлана тушит в пепельнице сигарету и наконец поворачивает ко мне лицо, - У тебя ее нет.

- Да, я сам тебе сказал, что мы расстались...

- Да мало ли чего ты мне сказал. Видишь ли, Сергей, к женщине нужен подход.

- Ты мне не доверяешь?!

- Доверяю. Я специально так ответила. Захотела позлить. Видишь, тебя волнует только твоя репутация, кто о тебе чего подумал, как тебя воспринял... А надо уметь отдавать. Как иначе-то? Кто любит, тот любим, кто светел - тот и свят. Воду в ступе толчем тут с тобой пол-дня, я ведь наверняка тебе нравлюсь...

- Да...

- А почему тогда сидишь сложа руки? Почему до сих пор понять не дал?

Светлана поднимается с табуретки и вилкой проверяет готовность картошки.

- Готово.

- Помочь? - спохватываюсь я и подаюсь в сторону плиты.

- Сиди, - Светлана быстро раскладывает еду по тарелкам, ставит тарелки на стол, вынимает из холодильника блюдце с помидорами, режет их на небольшие ломтики, - Приятного аппетита. Негусто, ну да ладно, что Бог послал.

Мы молча едим.

- Спасибо, - я кладу вилку поперек пустой тарелки.

- На здоровье, - Светлана ест не спеша и продолжает говорить в процессе, - Сергей, пойми, я девушка простая, недосказанностей всех этих, двойных смыслов, полунамеков не понимаю - люблю порядок, чтоб все понятно было в жизни, - Светлана доедает и отодвигает тарелку с вилкой от себя подальше, - А ты, Сергей, какой-то непонятный. Давай сменим тактику. Давай начистоту. Говорю как есть: нравишься ты мне! Я тебе тоже, сам признал только что. Так действуй! Покажи на что способен!

От этой декларации бесхитростности мне хочется забиться под стол и сгруппироваться так, чтобы занять в пространстве как можно меньше места, но я, конечно, этого не делаю и просто остаюсь сидеть где сижу.

- Ты говоришь, я тебе нравлюсь, но чем? Один из миллионов идиотов...

- У тебя очень классная спина. Я внимание обратила, когда ты рубашку переодевал. И плечи. И профиль такой интересный. Губы, рот. А то, что в голове бардак - не беда. Наверстаем. Презервативы есть с собой?

- Нет, откуда...

- И у меня нет. Сгоняй купи. Супермаркет из подъезда направо.

Я выхожу на лестницу, а Светлана, замерев на пороге с полуоткрытой дверью, провожает меня взглядом. Лифт, похоже, не работает, и я спускаюсь с четвертого этажа пешком. Навстречу, шаг за шагом, держась за перила, поднимается пожилая женщина, она улыбается Светлане, и та в ответ с ней здоровается. Мелькает слабая надежда, что это ее родственница - мать или бабушка, что она живет с ней в одной квартире, и значит, наш план отменяется. Я даже успеваю уловить между Светланой и этой женщиной небольшое портретное сходство. Впрочем, по интонации, с которой Светлана здоровается, сразу очевидно, что это просто соседка по дому, что ей в другую дверь - и, действительно, Светлана выходит на площадку, берет женщину под локоть и помогает ей одолеть очередной пролет. Во дворе - свежий воздух и детские голоса на площадке; за домом - станция метро и оживленный проспект, и вместо похода в супермаркет я огибаю только что покинутый дом, и вклиниваюсь в людской поток; недавние пассажиры трамвая чуть ли не наперегонки спешат пополнить ряды пассажиров метро, и я иду вместе с ними, к спуску в переход с разгорающейся в занявшихся сумерках большой буквой "М".

У спуска я замираю. Люди снуют вверх-вниз, но сегодня выходной, и в вагонах, скорее всего, довольно-таки просторно. Мне хочется присоединиться к этим незнакомым людям, спуститься на станцию, уехать и никогда не возвращаться. Почти минуту я всерьез обдумываю такую возможность. Но в памяти с каждым мигом все живее события недавнего прошлого, мысленно я переношусь к Светлане на кухню и вижу ее такой, какой только что оставил - босую в черных обтягивающих джинсах и свободной майке почти без рукавов, когда-то темно-зеленой, но вылинявшей от множества стирок, за складками которой почти не различается грудь - зато прекрасно видны крепкие, почти как у мужчины, голые мускулистые руки; общее несколько брутальное впечатление усиливается отсутствием макияжа и украшений - ни серег, ни колец, ни браслетов - только на шее шнурок от крестика. И, в то же время, этот детский взгляд и звонкий голос, эта копна волос...


***

- "Розовые в пупырышках с ароматом ванили" - вслух разбирает Светлана шрифт на упаковке, - Твои любимые?

Мы все так же за столом на кухне.

- Какие были, - угрюмо отзываюсь я.

- Да ты не стесняйся. Действуй, - щелчком Светлана посылает упаковку по столу в мою сторону, - Ну чего ты опять завис? Представь, что я - твоя подруга-наркоманка. Как это у вас обычно происходило? Ах да, видимо по трезвяку никак... Ну, тут уж я ничем помочь не могу, не располагаю, так сказать, - в который раз Светлана закуривает.

- А хочешь, покажу как надо? - предлагает вдруг Светлана спустя пару кратких затяжек, - Хочешь знать, чего женщина ждет от мужчины? Ну-ка погоди-ка...

Светлана поспешно впечатывает в пепельницу недокуренную сигарету, быстро выходит, закрывает за собой дверь, но тут же открывает и заходит.

- Так, это че, в натуре?! - басит Светлана, нависнув надо мной, уперев кулаки в бока, - Это че ваще, ты тут какого хрена сидишь без дела? - Светлана приподнимает со стола тарелку и тычет мне ей в лицо, демонстрируя подсохшие следы от картошки, после чего швыряет тарелку обратно на стол, да так, что едва не разбивает, - Неряха, бездельница, только и знаешь что штаны протирать в соцсетях!

Первую секунду я ошарашен этим нежданным напором и мне действительно делается несколько не по себе.

- Ну же, подыграй мне, - шепчет Светлана и заговорщицки подмигивает.

Я что-то виновато бормочу в свое оправдание, одновременно удивляясь, до чего легко дается роль.

- Ладно уж, прощаю, так и быть, но в следующий раз получишь взбучку, фингал на пол-лица поставлю, понятно? А теперь вставай-ка раком, я тебя хочу. Да, прямо здесь!

Я поднимаюсь со стула, Светлана берет меня за плечи, разворачивает к себе спиной и похлопывает ладонью мне по животу, предлагая нагнуться; я облокачиваюсь на стол.

- Вот так, вот так, вот так, - приговаривает Светлана, стукаясь об меня сзади в такт своим словам.

- Вот так, вот так, вот чего ты заслуживаешь, вот как с вами со всеми надо обращаться, - Светлана, кажется, немного утомилась от своих стараний и уже готова выйти из игры, но напоследок расхрабрившись, касается меня между ног.

- Ого! - Светлана приятно удивлена, - Значит, такое не только девочки любят? Подумать только... Так ему же тесно, давай-ка на волю выходи, - Светлана расстегивает мне ремень, нашаривает пуговицу, я отстраняю ее руку и сам растегиваю джинсы, а Светлана стягивает их вниз.

- Так. Ну-ка повернись. Рубашку приподними. Какой, однако, красавец. А можно погладить?

- Да, - едва дыша, позволяю я и уже мечтаю о прикосновении, как у Светланы вдруг звонит мобильный телефон. Быстрым движением ладони она велит мне одеться, как будто на том конце нас могут не только услышать, но и увидеть, я поспешно привожу себя в порядок, но Светлана, похоже, успела забыть о моем существовании - она садится на свое место у плиты, кладет ногу на ногу, а свободной рукой подпирает голову, закрывая ухо, хотя на кухне тихо и спокойно.

- Здравствуй, мама, здравствуй, дорогая, - говорит Светлана через паузы, - Да-да, все хорошо. Все как всегда...

Минут за пять окончив разговор, Светлана откладывает в сторону телефон и молча смотрит в стену.

- Плохие новости? - осторожно спрашиваю я, - Ты помрачнела...

- Зажги свет, справа от тебя, сколько можно в потемках.

Я щелкаю выключателем, и при свете еще очевиднее, до чего Светлана расстроена.

- Точно все в порядке? Точно ничего не случилось? - допытываюсь я.

- Ну да. Все как всегда.

- И ты всегда так расстраиваешься?

- Ну да.

Мы долго молчим. Светлана вытаскивает из пачки сигарету, вертит в пальцах и откладывает на стол незажженной - рядом с сотовым.

- У вас проблемы? Плохие отношения? - аккуратно пытаюсь я выяснить.

Светлана тяжко вздыхает.

- Ну да. Можно и так сказать.

- Прости, я могу не расспрашивать...

- Просто зверею, как слышу этот голос. В детстве боялась. Сейчас ненавижу. И тогда, и теперь. И люблю в то же время. И она. Говорим друг другу черт знает что... Пустые формальности. Тошно, деваться некуда. Только молитвой и спасаюсь. Молю о милости, молю избавить от гнева. Ну и за нее молюсь, чтобы хорошо все было, с здоровьем там, все дела. Черт, вот так всегда, - Светлана поворачивается в мою сторону, - Взбрело позвонить в самый подходящий момент...

- Светлана, если я могу как-нибудь помочь...

- Можешь. Иди домой. Мне надо одной побыть.

- Хорошо, я уйду, но...

- Иди-иди. Как-нибудь увидимся. Приподними-ка рубашку... Красивый ремешок. Вот такой же примерно и у нас был в детстве. Его, правда, никто никогда не носил. Он для другой цели предназначался, ну, ты понял. Как огня боялась, как резаная орала. У отца-то рука потяжелее, но и отходил быстрее, а мать уж как возьмется - не утихомирится, пока совсем из сил не выбьется. Иногда оба за меня брались, в особых случаях. Один держит, другой дубасит. Как устанут - меняются.

- Светлана, - робко возражаю я, - Но ведь ты сама... Сама говорила пару часов назад...

- Да-да, - кивает Светлана моим мыслям, - Они хотели как лучше. Тем более, пай-девочкой я не была, отнюдь. Но Бог справедлив. А они были справедливы далеко не всегда.

Светлана напряженно замирает и вот-вот заплачет. Кажется, этому препятствую только я.

- Иди, - просит она, поборов исказившую лицо гримасу, - Иди, не обижайся. Телефон свой оставь, позвоню.

Я спускаюсь в переход с горящей "М", но уже не предвкушаю от поездки ничего хорошего, мысленно я со Светланой, и, кажется, стоило захлопнуться входной двери, как я начал скучать, начал не находить себе места.

Мы одни в купе скорого поезда Москва - Северодвинск. Голубенький частокол за окном, отделяющий перелесок от полотна, рифмуется с полосками светкиной тельняшки; Светка, уютно устроившись за столиком, упирается кулаком в подбородок, и как и я неотрывно глядит в ускользающий, но однообразный - а потому не жаль, что ускользает - пейзаж; другая рука держит ручку подстаканника. Мой чай на столике; вагон покачивается, и ложечка звенит о край стакана. Я берусь за подстаканник, подношу к губам стакан, отпиваю чай, любуюсь Светкой. Она это чувствует и обращает на меня свой беззащитный и в то же время проницательный взгляд - будто видит во мне нечто такое, о чем я и не подозреваю.

- Знаешь, Свет, что мне пришло в голову? Ты часто говоришь, что человек все время либо развивается, либо деградирует, что не бывает никакой точки покоя. Но последние, кажется, минут сорок мы просто сидим у окна и молчим, и я не знаю, развивались мы все это время или деградировали. Смотрели себе в окошко. Что ты на это скажешь?

- Говори за себя. Лично я повторяла про себя молитвы. Чтобы все удачно сложилось с этой нашей поездкой. С Господом общалась. Так что, смею надеяться, не деградировала. А ты о чем думал?

- Сначала вспоминал одно, другое. Эпизоды домашней жизни.

- Хорошее, плохое?

- И то, и то.

- Злился на меня?

- Нет, что ты.

- Уже хорошо. А дальше?

- А дальше в будущее устремился. Вот как мы приедем, как все будет... А потом я погрузился в настоящий момент. И ни о чем уже не думал.

- Угу. Я затрудняюсь сказать, развивался ты все это время или деградировал. Это выяснится позднее. Это станет очевидно по делам, по твоим реакциям, по поведению. Но вообще-то на твоем месте я не слишком бы увлекалась всеми этими мечтами и воспоминаниями. Воспоминания обманчивы. Мы помним то, что нам хочется помнить, и в своих воспоминаниях перекраиваем былое на самый произвольный лад, себе в угоду. А мечты... Мечты всегда не совпадают с тем, что есть. Забей ты на мечты. Захотелось чего - поставь цель, иди к ней. Пусть дураки мечтают.

- Ты как всегда категорична.

- Ну а как иначе-то? Вот скажи, ты для чего каждый день душ принимаешь? - Светка выуживает ложечкой со дна стакана полукруглый лимонный ломтик и съедает его вместе с кожурой, - Бр-р, кислятина. Ты просто делаешь это на автомате, ты так привык. Привычка ведь не всегда зло, бывают и полезные привычки. Так вот, сознание тоже надо уметь в чистоте держать, не только тело, в башке у себя уметь прибираться, чтобы сориночки лишней не завалялось, чтобы сверкало все и блестело. И глаза тогда заблестят. Я неправа?

- А у меня сейчас блестят?

- У тебя немного усталый вид, - положив ногу на ногу и сцепив ладони на макушке, Светка немного откидывается назад, чтобы лучше рассмотреть меня с дистанции, - А вообще ты молодец у меня, конечно.

- Ну, спасибо на добром слове. Я действительно подустал.

- И я устала. Смотри, смеркается. Скоро неинтересно станет в окно смотреть, там останутся только наши с тобой физиономии... Стелить давай и укладываться потихонечку. Хорошо, что мы тут одни, да?

- Ага. До конца бы так.

- Не надейся, в полночь Вологда. Дебилы какие-нибудь пьяные вломятся, выспаться не дадут. Ладно, давай стелить.


***

Я просыпаюсь от яркого света и от того, что поезд стоит. Очевидно, раннее утро - подавшись с верхней полки к просвету окна, я вижу старинное здание вокзала с лепниной вдоль продолговатых окон, милиционера с дубинкой у входа и нескольких пассажиров снаружи - ожидающих, судя по неброской одежде, пригородного поезда. Хочется продолжить сон, но мешают свет и храп с противоположной верхней полки - так-так, значит, Светка оказалась права, и у нас появились соседи. Снизу слышится треск разрываемой бумаги и шелест сахарного песка.

- Хочешь, возьми мой сахар, я сладкий не пью, - слышится голос Светки из-под моей полки.

- Спасибо, Светочка, - отзывается женский голос.

Мне хочется принять участие в чаепитии, но я, кажется, рискую спугнуть доверительную атмосферу; о ней можно судить по интонации, с которой Светка предложила попутчице свой сахар. Поезд тем временем трогается, я переворачиваюсь на спину и закрываю глаза.

- А я, Светочка, не могу чай без сахара. Уж больно наша жизнь несладкая. Так хоть чайком побалуюсь, - откровенничает попутчица.

- Жизнь слаще меда, слаще любого сахара, - поучает Светка, - Жизнь - это леденец нам в подарок. Катай себе за щечкой.

- А ты, я вижу, не унываешь. Хотя, с таким мужчиной... Не пьет, не курит, в церковь с тобой ходит. И спит крепко, - смеется женщина.

- Да уж, удивительное дело.

- Как ты моего приструнила, просто диву даюсь. Улегся без разговоров. Пробурчал, правда, себе под нос пару ласковых...

- Умею с пьяными общаться.

- Да и я, в общем-то, не промах, - рассуждает попутчица, размешивая ложечкой свой чай несколько дольше, чем оно того требует, - Просто растерялась, ведь не дома у себя. И вас перебудить боялась. Хорошо хоть твой не проснулся. А мой - такая скотина, прости Господи. Долго, боюсь, не протянем, разбежимся.

- Протянете. Держаться надо друг за друга.

- Ой, Светочка, легко тебе говорить, у вас-то хорошо все.

- Как сказать. И у нас свои подводные камни.

- Да?

- Ну да. Все как у людей. Вот мой Сережа, допустим. Душа-человек. Но слишком уж в облаках витает. Тепла родительского недополучил. Вот и приходится и мать ему заменять, и отца. Баловать, наказывать. А у меня ведь и своя жизнь. Свои интересы. Право слово, замаялась я с ним.

- Я своего тоже наказываю. Придет пьяный, лапать начнет, я ему - фигушки, сперва на человека стань похож. В комнате от него запиралась, оставляла ни с чем. Сначала помогало. Потом избил. Взял силой. Я его тогда чуть не посадила.

- Так посадила бы, че.

- Да знаешь, как-то одиноко бы стало. И совесть бы замучила.

- Ну, я Сережу иначе наказываю, - выдержав паузу, вкрадчиво делится Светка, - Проверенным дедовским способом. Понимаешь, о чем я?

Светка негромко присвистывает и, как я догадываюсь, одновременно демонстрирует попутчице изящное движение от локтя - отработанное сочетание звука и жеста, пускаемое в ход всегда, когда Светке неохота обозначать то же самое с помощью слов.

- Кажется, понимаю. Вы так играете, да? Чего только в столицах не выдумают.

- Нет, это у нас не игра. Виноват - получи. И знаешь, действует.

- Моего бы так кто.

- Твой хрен дастся. А мой что дитя малое. По-другому не понимает. Вот и возись с ним.

- Зато слушается. Авторитет признает.

- Это да, - вздыхает Светка, - Но знаешь, хочется и самой иногда расслабиться, маленькой девочкой побыть.

- Ой-ой, подъезжаем, Светочка, прости, не могу больше разговаривать, - поезд притормаживает, и женщина, встав, принимается расталкивать тело на верхней полке, - Приехали, горе горемычное! Очухивайся давай!

Из-под зашевелившейся простыни раздаются невнятные звуки, я отворачиваюсь лицом в стену и стараюсь не слышать, как кто-то, вздыхая, спускается с полки на пол; как обмениваются репликами все трое - вполголоса, чтобы не потревожить мой сон; как извлекают багаж из-под нижней полки, как сдергивают с полок и сминают в комок одеяла и наволочки; попутчики тепло прощаются со Светкой, и в мужском голосе я различаю виноватые интонации. Поезд замирает, мужчина с женщиной выходят в коридор, Светка защелкивает за ними дверцу, что-то тихо говорит сама себе, шуршит страницами книги... Поезд отправляется; я сажусь у себя на полке, одеваюсь, хватаюсь за противоположный край и спускаюсь к Светке.

- С добрым утречком, завидую, мне бы так отоспаться, - с толстой книгой в руках Светка сидит спиной к окну, вытянув вдоль полки босые ноги; при виде меня она закрывает книгу, загнув на нужном месте уголок страницы, поворачивается лицом и облокачивается на столик.

- Так отоспись, - советую я, - Наверх залазь и спи.

- Дохлый номер. Я уже раскочегарилась. С соседкой терла пока ты дрых. Чего смотришь? Сходи зубы почисти. Вот щетка.

- Светлана. Нам надо кое-что обсудить.

- Так сходи умойся, зубы почисти и обсудим. Хотя я, честно говоря, предпочла бы посидеть в тишине. Устала разговаривать. Ночью знаешь какой был шухер? Ты молодец, что все проспал. Мужик бухой истерику устроил. Всё ему, видите ли, не так. Мы чуть ментов не вызвали. Но ничего, обошлись своими силами. Правда, заснуть толком уже не вышло. Ничего, на месте высплюсь. Чего ты на меня так уставился? Иди умойся! И чайку замути, хорошо? Деньги есть с собой?

Я киваю и выхожу в коридор. Отдергиваю одну из занавесок, безучастно отмечаю изменения в пейзаже в сравнении с вчерашним днем - деревья стали ниже, реже, небо голубее и воздух будто прозрачнее; смотрю некоторое время в окно, задергиваю занавеску, шагаю по коридору, закрываюсь в туалете, плещу водой из-под крана себе в лицо, отнимаю от лица ладони, вижу себя в зеркале - и не узнаю, до того встречаю чужой и потерянный взгляд.

- Светлана. Я очень прошу меня выслушать, - начинаю я, вернувшись в купе; Светка глядит в окно, но по ее застывшей вполоборота сидячей позе я понимаю, что она внимательно слушает, - Только что ты очень, очень меня расстроила. Последние полчаса я не спал и застал конец вашего разговора, ты говорила о наших с тобой отношениях, о наказаниях. Дело даже не в том, что ты нарушила договор о неразглашении третьим лицам нашей маленькой тайны - наверное, у тебя наболело, и ты хотела хоть с кем-нибудь это проговорить. Тем более, наш договор касается, в первую очередь, общих знакомых, родственников, друзей. А собеседница твоя, по-моему, вообще пропустила эту информацию мимо ушей. Так что я не в обиде. Меня огорчило другое. Твой жалобный тон, твои сетования на избыток уделяемого мне внимания, то, что ты устаешь со мной, то, что я иногда тебе в тягость...

- Подслушивать нехорошо, тебе мама с папой не говорили? - перебивает Светка.

- А куда мне было деваться?! Я честно пытался спать...

- Ты должен был спуститься к нам, раз спать не вышло. Пошутил бы как-нибудь. Придумал бы красивый выход из положения.

- Интересно, какой?

- "Говорите потише, вы меня разбудили" - проворчал бы с полки, и мы бы заткнулись. Спустился бы к нам, в конце концов. "Ах вот вы как, обсуждаете человека у него за спиной, а выскажитесь-ка в лицо!" Ничего бы мог не говорить. Спустился бы и вышел в коридор. И мы бы заткнулись. В общем, вариантов было много. Ты избрал наихудший. Ушки у себя наверху навострил серой мышкой. Безобразие, я недовольна. Не зря скакалку сунула в рюкзак в последний момент, черную, любимую твою. Чуяла, пригодится.

- Да подожди со скакалкой! Не здесь же, в самом деле!!!

- Не здесь. Сегодня ночью в номере гостиницы. Перед сном. Десять раз. За то, что подслушивал.

- Ну, это мы еще посмотрим.

- Тогда пятнадцать. За то, что сомневаешься в серьезности моих намерений.

- Мне все равно. Пятнадцать так пятнадцать.

- Это сейчас тебе все равно. Придет пора расхлебывать - проклянешь себя за упрямство. За эти лишние пять.

- Хорошо, тебе виднее. Умоляю лишь об одном. Света! Скажи мне, пожалуйста, что ты меня любишь...

- Ах вот ты как? Тогда двадцать. Чувствую, весело будет.

- А это еще за что?!

- Я говорила тебе, что люблю тебя? Говорила или нет? Говорила. Тебе как маленькому нужно повторять одно и то же по множеству раз? Я не выспалась. Я хочу почитать интересную книжку. Твои спектакли невыносимы. Я потому и нажаловалась на тебя этой дуре несчастной! Это как раз то, о чем я ей говорила!! Ты мне мешаешь, пойми ты это!! Мешаешь!!! Выйди вон отсюда в коридор, скройся с глаз!!! Хотя нет. Останься. Я погорячилась. Прости. Но двадцать ударов ты все-таки получишь.

- Угу. Читай. Я полежу. Не буду отвлекать.

Около полуночи мы покидаем наше купе и выходим из поезда. Молчаливый таксист минут за десять отвозит нас с вокзальной площади ко входу гостиницы "Северяночка", занимающей первый этаж шестнадцатиэтажного не то жилого, не то служебного здания. В гостиничном холле с белыми стенами - плюшевые диваны, мы скидываем на них рюкзаки и с паспортами в руках подходим к стойке регистрации. За стойкой, голова на руках, дремлет девушка; за ней на белой стене - четыре квадратных циферблата с подписями: "Берлин", "Токио", "Северодвинск", "Москва"; все часы показывают разное время и, кажется, стоят - во всяком случае, за те пять минут, что требуются на то, чтобы разбудить девушку и чтобы она переписала в толстую тетрадь формата А2 наши данные, ни одна из стрелок никуда не сдвигается.

- Прямо и направо, - девушка стучит о стойку деревянным бочонком с выжженной на донышке цифрой "1" и ключом на веревочке, - Приятного отдыха.

- Девушка, магазин круглосуточный где-нибудь есть? - интересуется Светка.

- Из дверей направо, через дорогу, в арку и справа там во дворе. В общем, недалеко.

- Свет, может лучше спать? - предлагаю я, - У тебя глаза слипаются.

- Я есть хочу. Тащи рюкзаки в номер, а я за едой сгоняю и встретимся в номере. Хотя нет, у нас ключ один на двоих. Ладно, пошли в номер, там разберемся.

В гулком номере с белыми оштукатуренными стенами - кафельный пол, две массивные деревянные кровати, разделенные фанерной тумбочкой, украшенной вазочкой с букетиком искусственных мимоз; сбоку кроватей - торшеры; слева на стене - выдержанный в малахитовых тонах лесной пейзаж, справа - забранное решеткой окно, выходящее на проезжую часть и изредка озаряемое фарами машин, от которых по стене напротив проплывает, разрастаясь, быстрая тень; мы разуваемся, складываем на пол рюкзаки, я сажусь на кровать, а Светка меряет шагами номер, заходит в ванную, открывает и закрывает воду, включает и выключает свет.

- Свет горит, вода льется, жить можно, - решает Светка, - Поесть бы для полного счастья.

- У нас печенье в рюкзаке, - напоминаю я, - Погрызи, а завтра нормально поедим в кафе. Давай лучше спать. Или хочешь я сам до магазина дойду. А то как-то боязно за тебя. Одинокая девушка ночью в незнакомом городе...

- Да если тебя в магазин отпустить, я в сто раз больше буду волноваться, - бормочет Светка, отыскивая что-то по карманам рюкзака, - Где же ты, родная... Ага! - довольная Светка распрямляется и расправляет спутавшуюся скакалку, - А ты не увиливай. Не время тебе спать. Должок за тобой, - Светка откидывает одно из одеял, пробует рукой матрас, складывает скакалку вдвое, размахивается и впечатывает в середину кровати удар, от которого вздымается и оседает пыльное облачко, - Что ж, каждому свое, - заключает Светка, - Мой путь лежит в магазин, твой - в душ и в позу готовности. Ариведерчи, - Светка выходит, запирает меня на ключ, и я слышу ее удаляющиеся шаги.


***

Ночь. Луна. С винтовкой наперевес я сторожу одноэтажный оружейный склад. Это едва ли не единственное, что уцелело в километровом радиусе; о больнице в три этажа, что была напротив, напоминает лишь кирпичный остов; на месте жилых домиков - одни пепелища. Деревья вдоль тротуара чередуются с фонарными столбами, но ни один из фонарей не светит, и если бы не луна, стоять бы мне в кромешной тьме. Как будто где-то далеко - беспрерывная артиллерийская канонада, но я-то знаю, что стреляют совсем близко, в соседнем райцентре. Зябко и сыро, хочется есть и спать, однако загрустить не позволяет чувство долга - ведь и враги не спят, а кстати, что это за шорохи со стороны бывшей больницы? Заросли напротив одного из окон расходятся; ко мне спешит приземистый силуэт.

- Стой, стрелять буду, - я выставляю винтовку вперед штыком.

- Свои, - в лунный луч входит Светка, и я убираю штык, - Здравия желаю, товарищ полковник, - Светка прикладывает к виску два пальца.

- Здравия желаю, товарищ генерал, - я тоже отдаю Светке честь и выпрямляюсь по стойке "смирно".

- Вольно, товарищ полковник, - улыбается Светка, вытаскивает из нагрудного кармана гимнастерки сигареты, спички и закуривает.

- Я шла к вам с радостным известием, товарищ полковник, - Светка выдыхает дым, снова глубоко затягивается и закашливается, - Ох ты, мама дорогая... Итак, я шла к вам с радостной новостью. Но по дороге... По дороге меня настигла депеша из генштаба. И теперь у меня для вас еще более радостная новость.

Светка держит паузу. Курит не спеша.

- Так разрешите полюбопытствовать, товарищ генерал? - вежливо, но нетерпеливо осведомляюсь я.

- Я намеревалась известить вас о повышении в воинском звании. Но это больше никому не нужно. Все это отныне бессмыслица и чепуха. Война окончена. Противник капитулировал. Вы слышите? Прислушайтесь-ка повнимательнее!

Я прислушиваюсь. Из придорожной канавы доносится не смолкавшее последние полчаса мяуканье. Все тот же ветер в листве. Что я должен услышать? "Выстрелы! - мысленно спохватываюсь я, - Канонада! Она прекратилась! Неужели это правда? Неужели все позади? Неужели мир?"

- Товарищ полковник, дорогой вы мой, - с чувством произносит Светка, - Бросайте немедленно эту гадость, она вам больше не пригодится, - Светка забирает у меня из рук винтовку и зашвыривает подальше в канаву, - Нас ждут иные рубежи и горизонты! Посмотрите-ка на небо, ну скорее, смотрите же! Видали вы когда-нибудь такое?

Мы запрокидываем головы, и я остолбеневаю: густая тьма рассеивается буквально на глазах, в считанные секунды фон высветляется, и уже некуда деваться от всепоглотившей белизны, и я зажмуриваюсь, а когда приоткрываю веки - оказываюсь у нас дома, вижу привычно одетую Светку, она стоит спиной к окну, уперев ладони в подоконник и улыбается, глядя в сторону кровати, где я только что очнулся.

- Ничего себе, - бормочу в сторону Светки, садясь и ставя ноги на пол, - Только что мы где-то воевали...

- Я объявила тебе перемирие, да? - спрашивает Светка, не меняя позы.

- Ты объявила о конце войны. Мы бросили оружие. И встретили рассвет.

- Ну, в общем, это был сон в руку. Потому что сегодняшний день особенный. Я должна сказать тебе что-то очень важное. То, что бесповоротно нас изменит. Заставит пересмотреть отношение к прошлому.

Слушая Светку, я ловлю себя на необычных ощущениях. Вроде все как всегда. Наша комната, те же обои, кровать. Но откуда эта первозданность, эта свежесть восприятия? Это ликование, нарастающее где-то в солнечном сплетении и вот-вот готовое пролиться через край?

Встаю, подхожу к окну, Светка протягивает обе руки, и мы стоим друг против друга, сцепившись кончиками пальцев.

- Я вижу, тебе хорошо так же как мне, - Светка смотрит прямо в глаза, - Но все равно что-то тебя тревожит. И я знаю, что именно. Ты боишься, что это когда-нибудь закончится. Что ты не выдержишь такого количества счастья. Но я тебя успокою. Это не закончится никогда. Обратного пути нет. Мы уже не те, что были прежде. Прости. Я делала тебе больно. Мучила нас обоих. Все потому, что сама настрадалась. И я не вынесла страданий, сдалась и уподобилась своим мучителям, которые тоже сдались в свое время, которые тоже могли бы по-другому, но у них не получилось. А у нас с тобой получится.

- Получится, - повторяю я завороженно, - Но постой, ведь это не совсем так, ведь я сам просил тебя делать больно, ведь я грезил этим задолго до нашей встречи...

- Мы не были знакомы. Но ты меня предчувствовал. И я откликнулась на зов. Мы зашли в тупик...

- Да, мы зашли в тупик, - повторяю я, - В последнее время мне все труднее было принимать от тебя наказания...

- Забудь. Отныне никаких наказаний. Где нет вины, нет наказания.

- Но вдруг... Вдруг мы все-таки будем в этом нуждаться...

- Загляни внутрь себя. Разве тебе это нужно? Разве ты когда-нибудь хотел этого по-настоящему, от всей души?

Не в силах вынести светкиного взгляда я выглядываю в окно и вижу покачивающиеся на ветру и просвеченные солнцем широкие кроны высоких деревьев.

- Деревья, откуда? У нас во дворе никогда не было...

- Мы давно тут с тобой. Они успели вырасти.

- Как давно мы вместе, три года? Деревья так не растут за три года, тут что-то не так, - я хочу высвободить руки, но Светка привлекает меня еще ближе к себе.

- Не бери в голову, - шепчет Светка, - Лучше обнимемся.

И мы замираем в объятии, крепнущем с каждой секундой, и я понимаю, что это обман, западня, а объятие все теснее, и, кажется, уже слышен звук моих ломающихся костей, и я тщетно силюсь вдохнуть...


***

В одежде и в поту я просыпаюсь на кровати номера. Напротив - Светка, она жует бутерброд с колбасой и следит за согреваемой кипятильником водой в небольшой кастрюле.

- Доброе утро, - холодно приветствует Светка, не поднимая глаз.

- Утро? Уже утро? Сколько же я спал? Ты не представляешь, какой ужас мне только что приснился...

- Это меня интересует в последнюю очередь. Я пошутила. Сейчас не утро. Ночь. Я выходила в магазин. Вернулась десять минут назад.

Светка разливает по кружкам закипевшую воду, протягивает бутерброд.

- Угощайся, силы пригодятся. Надо было отследить, чтобы ты в позу готовности лег и только потом выходить. Хотя ты бы и в позе отключился. О, я придумала. Надо было в угол тебя поставить на колени.

Я молча ем бутерброд и отхлебываю чай.

- Прости. Прости, - извиняюсь я, прожевав, - Я не собирался спать. Так само получилось.

- "Само". Все у тебя как-то само собой выходит. Сколько накидываем за невыполнение приказа? - Светка промокает уголки рта бумажной салфеткой, - Еще пару десяточков? Ладно, забыли. Получишь свои двадцать. Хорошо, сам проснулся, я уж думала будить. Разбудить, чтобы наказать. Круто было бы, да? Душ прими с дороги и приступим.

Даже под горячей струей все верится, что только что пережитое было сном, меня распирает победное чувство избавления от мертвой хватки светкиного двойника, но вытираясь полотенцем напротив зеркала, я вдруг замечаю три параллельные полоски на правом бедре, будто аккуратно прочерченные розовым маркером, я дотрагиваюсь до них и напрягаю память: когда это было и за что?

Серией резких фотоснимков в голове вспыхивают образы двухнедельной давности: кастрюля супа, который я пересолил, светкино искаженное гневом лицо, увиденный боковым зрением взлетающий кончик прута... И я понимаю, что прямо сейчас тому же самому суждено повториться, и начинает ныть живот, и безошибочно-звериным инстинктом жаждется предотвратить намеченное, переменить участь, и снова хочется проснуться, но просыпаться больше некуда.

- Сергей? - окликает Светка из-за двери.

Спорить? Негодовать? Умолять? Проверенная тупиковая ветвь. Остается лишь мельком бросить на свое тело в зеркале прощальный взгляд как на чужое, велеть непослушной руке открыть дверь и на ватных ногах выйти к Светке; после душа прохладно, безучастно регистрирует мозг.

Наказав меня, Светка падает навзничь на соседнюю кровать. Она глубоко дышит и все не выпускает из рук скакалку, теребит ее так и сяк.

- Стегала и стегала бы, - признается Светка, - А тебе на пользу бы шло. Однако во всем нужна мера, - Светка встает, прячет скакалку в клапан рюкзака и принимается расхаживать по номеру.

- Ты ведь больше не хочешь спать? - спрашивает она, - Может, выйдем погуляем? Там, в принципе, красиво. Река.

- Да, ты меня окончательно разбудила, - я слабо улыбаюсь Светке.

Рука в руке мы идем по мглистой набережной. За исключением назойливых насекомых, вокруг ни одного живого существа, и редкие автомобили лишь усугубляют чувство заброшенности и запустения; почти не светятся окна в домах многоэтажек, мигают желтым светофоры на перекрестках и резким белым пунктиром очерчивают набережную выстроившиеся вдоль воды галогеновые лампы на невысоких металлических шестах.

- Посидим? Я устала, - предлагает Светка и садится на просторную лавку.

- Я, пожалуй, постою...

- Всякий ценит себя выше, нежели он стоит, и любит себя больше, нежели должно, - цитирует Светка с полуулыбкой, - Не выдумывай. Садись, - я сажусь и пару секунд кривлюсь от воскреснувшей боли, - Ты, кстати, так и не рассказал, что тебе приснилось, - и я, стараясь не упускать деталей, пересказываю Светке только что виденный сон, а та внимательно слушает.

- Слишком ты стал беспокойный, - делает Светка вывод, - Нервы попусту перегружаешь. Испугался скакалки. Тоже мне, большое дело! Всего-то двадцать раз. Вот скажи: это было смертельно? Это было невыносимо?

- Ну, я вроде живой тут сижу. Выходит, несмертельно.

- Посмотри какой свинцовый оттенок у воды... Нет, Сережа. Я никогда не перестану тебя наказывать. Уж не знаю, радостная ли это новость.

- И я не знаю. Но доверяю. Ты ведь не хочешь мне зла.

Светка опускает руку мне на ладонь, тянет ее немного к себе, гладит несколько раз, а потом крепко переплетает наши пальцы.

Спасибо Вам!

УТРО ВТРОЕМ

Эмилии


1.

Я варю кофе, то и дело отвлекаясь на Нелли - светкину младшую сестру, в ожидании расположившуюся на диванчике за столом и толком, кажется, не проснувшуюся. Нелли приехала погостить.

- Так вы выспались в результате? Во сколько вчера легли? - в который раз я перевожу взгляд с плиты на Нелли.

- В начале пятого. Ничего пока не соображаю. А ты, я вижу, бодрячком. Давно встал? Ой, убегает! - я быстро поворачиваюсь к плите и снимаю перелившийся через край кофе с конфорки, - Эх, вот так всегда, - сетую я, выключаю газ и протираю плиту.

- Да ладно, не парься, - Нелли ставит на стол две чашки и сахарницу.

- А Светке?

- Пока не надо. Дрыхнет. Не будить же в выходной. А ты давно проснулся?

- В шесть. С рассветом.

- Жаворонок?

Мы помешиваем кофе, сидя друг против друга.

- Как бы тебе объяснить, Нелли... Таков заведенный порядок. До знакомства с твоей сестрой я ложился поздно и вставал поздно.

- Да, она тут всем у вас заправляет, я в курсе.

- А теперь и будильник не нужен. Автоматически с рассветом просыпаюсь. Сразу под холодный душ - и в парк на пробежку.

- Ого, ну ты герой, - подув на кофе, Нелли делает глоток, - Нет, ты послушай, чего скажу, нам даже на руку, что Светик спит, при ней бы я не осмелилась...

- Ну-ну, - улыбаюсь я и тоже отпиваю из чашки.

- В общем, я приятно поражена. С ее слов выходило, что ты какой-то несамостоятельный, инфантильный. А ты, оказывается, молодец. Мужчина с большой буквы.

- Инфантильный? Несамостоятельный?! - в шутку негодую я, - Ах вот она какие слухи распускает у меня за спиной!

- Нет-нет, просто я сама ничего не понимала, - Нелли спешит оправдать сестру, приняв мой наигрыш за чистую монету, - Светик за тебя горой. Просто в башке моей дурацкой расплодились какие-то штампы. Ну, ты меня понял. Мужик - всему голова, жена при нем и пикнуть не смей...

- Ну, это точно не про твою сестру, - мы заговорщицки смеемся.

Трудно отделаться от ощущения, что я разговариваю с юной Светкой - такой, какой я ее никогда не знал. Хотя, если судить по единственному виденному фото, Светка в семнадцать на Нелли не слишком-то походила. Мысленно я сравниваю сидящую напротив Нелли со всплывшим в памяти светкиным снимком: измученный, будто испытующий, буравящий с фотографии взгляд, заостренные скулы, подчеркнутые впалостью бледноватых щек... Нелли выглядит румянее, неопытнее, жизнерадостнее и в то же время как-то скованнее. Но этот взгляд, временами сползающий с собеседника куда-то вниз и вбок, лексикон, манера чеканить речь короткими фразами, идеальная прямая осанка - неотвязно напоминают о возлюбленной, и даже странно, что реальная Светка - отсыпается себе мирно за стенкой, и не верится, что, возможно, уже совсем скоро она составит нам компанию за завтраком.

- Сравниваешь нас, да? - проницательно замечает Нелли, отставляя в сторону чашку с допитым кофе, - Не сравнивай, а то расстроюсь. Мне до нее как до неба. Тянусь, тянусь деревцем...

- Знакомое чувство, - смеюсь я.

- А ты знаешь, иногда я перестаю ее понимать. Хоть вчера. Обо всем уже на свете перетерли, у меня глаза слипаются, а Светик возьми да вдруг о тебе вспомни. Ни к селу, ни к городу.

- Обо мне?

- Знаешь, что-то ей вчера не понравилось. Вот только что? Она взялась объяснять, но я, сказать по правде, ничего не поняла, да и спать хотела ужасно. Что-то связанное с нашим походом в музей.

- Отлично сходили, по-моему.

- Да! Мне так понравилось! Вот и пойми ее, - Нелли барабанит по столу двумя пальцами.

Из коридора слышатся решительные шаги, щелчок выключателя ванной и через мгновение шум воды.

- Эге, да ты мрачнеешь на глазах, - подмечает Нелли, - Не парься. Не больно-то она сердитая на тебе. Просто чем-то ты не угодил, уж прими как факт. Бог весть чем.

- Попробуй угоди нашей Светке - вздыхаю я.

Молча мы слушаем шум воды из ванной. Затем, выйдя из легкого оцепенения, я принимаюсь варить Светке кофе.


2.

Сидя на диване рядом с Нелли, Светка чуть приподнимает голову со сложенных на столе локтей, пару мгновений смотрит на свои руки и зевает.

- Друг любезный, ты почему нас спать вчера не положил в человеческое время, а?

- Я предупредил, чтобы вы не засиживались, - отзываюсь я, не отрывая взгляда от варящегося кофе.

- Сережа рано лег, - заступается за меня Нелли.

- Нет, дорогие мои, так жить нельзя, - Светка убирает руки со стола и пристраивается головой на коленях у сестры, - Можно тут прикорну? - не дождавшись ответа, она закидывает руку за голову, устраиваясь поудобнее, - Сереженька, ненаглядный! Ты почему меня в семь-тридцать не разбудил как договаривались?

- Я разбудил. Вошел к вам ровно в семь-тридцать и потянул тебя за ногу. В ответ ты лягнула меня, притом достаточно больно, и продолжила спать...

- Угу, что-то такое припоминаю сквозь сон, - улыбается Светка.

- Ого, какие страсти, - удивляется Нелли, - А я все проспала.

- То ли еще будет, - замечает Светка.

- Кофе на столе, - объявляю я.

Светка, кряхтя, принимает на диване сидячее положение и глядит на чашку кофе будто впервые в жизни.

- Кофе на столе, - повторяет она мои слова, - Ага, так и есть. Ладушки. Кофе так кофе. Душ проснуться не помог, проверим, поможет ли кофе, - Светка берет со стола чашку и делает осторожный глоток.

В общей тишине Светка, не торопясь, пьет свой кофе. Допивает.

- Спасибо за кофе, Сергей. Пойти еще, что ли, вздремнуть? Шутка. Нас ждут великие дела.

- Ага, взбодрилась, - восклицаю я.

- Рано радуешься. Во всяком случае, меня ты ох как не порадовал вчера. Сестричка еще не говорила, что я на тебя рассержена?

- Да мы с Сергеем уж не знаем что и думать! - с горячностью выпаливает Нелли, не давая мне ответить, - Сидим, дружно головы ломаем. Вчерашний вечер был прекрасен. Что могло тебя расстроить?

- А я не расстроена. Я просто в ярости, - спокойно говорит Светка.

- В ярости? А по тебе не скажешь, - возражает Нелли, - Выспалась, выкупалась, кофе выпила, грех обиду не простить! Да и что тебя обидело, в самом-то деле?

- По мне не скажешь, да? - смотрит Светка на сестру, - Ты просто от меня отвыкла. Забыла, как я умею держать в себе гнев. Он у меня до-о-олго храниться может, как хорошее вино. Набирает букет.

Нелли не отвечает. Я нарушаю тишину:

- Света, мне очень жаль. Но все же! Что тебя обидело?

- Угадай. С трех раз, - Светка переводит взгляд с сестры куда-то в угол потолка.

- Я, кажется, догадалась, - вмешивается Нелли, - В зале с иконами ты задала Сергею пару вопросов, и Сергей не смог на них ответить! Дату переврал, еще что-то... Это тебя и расстроило, да?

- Человек не может знать всего на свете, - спокойно говорит Светка, по-прежнему не глядя в нашу сторону, - И потом, Сергей не специалист в этой области. Да, я решила его немного поэкзаменовать, но, признаться, не особенно рассчитывала на успешный балл, - Светка сдержанно улыбается, и сгустившиеся тучи немного рассеиваются - впрочем, похоже, это просто краткое предгрозовое затишье.

- Но что же? Что тогда? - продолжает выпытывать Нелли.

- Сергей ответит сам. Сергей! Не молчи.

- Видимо, проблема в экскурсии, - бормочу я.

- Ой, мне так понравилось! - спешит заполнить напряженную паузу Нелли, - Сергей такой умный! Про каждую картину нашел чего сказать!

- Да уж, за словом он в карман не полезет, - с кривоватой усмешкой соглашается Светка, - Я даже выписала кое-что себе в блокнот. Увековечила, так сказать, отдельные перлы, пока на метро вчера ехали...

Светка удаляется куда-то вглубь квартиры на поиски записной книжки. Мы с Нелли переглядываемся.

- Вот, полюбуйтесь-ка, - Светка, застыв в дверном проеме, листает блокнотик, - "Насквозь эпигонское искусство русского портрета восемнадцатого века, по сути дела, малозанимательная хрень", - Светка делает рукой театральный взмах, - Это ж поди додумайся до такого! "Малозанимательная хрень"!

- Сережа временами впадал в субъективизм, - стремится Нелли ко мне на выручку, - Зато ему не все равно! Он поделился с нами и симпатиями, и антипатиями!

- Так-так, - Светка листает блокнотик, - Вот, тоже, конечно, очень глубокое суждение: "Эта поздняя работа, носящая неприкрыто коммерческий характер, наглядно демонстрирует весь масштаб деградации своего создателя..."

- То же самое, - быстро пожимает плечами Нелли, - Мы не обязаны с этим соглашаться. Сережа просто поделился впечатлением.

- Нелечка, тебе поступать через год! Бреда наслушаешься, ляпнешь на экзамене что-нибудь из этой серии, и чего потом с тобой прикажешь делать?

- Я не гуманитарий, - сухо парирует Нелли.

- И что с того?! Есть понятия общей культуры, некий общеобязательный минимум, елки-палки! Не в лесу живем! Я-то знаю цену этим его штучкам, - Светка тычет блокнотом в мою сторону, - Но ты, сестричка, кажется, пока не в курсе, что за птица наш Сергей, - Светка спокойно проходит на кухню и садится на диван рядом с Нелли.

- И что же он за птица, - как-то безучастно, будто внутренне сгруппировавшись, интересуется Нелли у сестры.

- Ну ясное дело, павлин, - глядя мне в глаза, выносит Светка вердикт, - Перышки, понимаешь, пораспустил...

- Я должен был вчера весь вечер помалкивать? - вполголоса интересуюсь я.

- Дурочку не строй. Ты должен был воздержаться от безапелляционных суждений. Особенно в присутствии моей сестры. Ей семнадцать, совсем еще зеленая. Подумать должен был головой прежде чем языком чесать.

- Так. Мне надо выйти. На площадку. Покурить, - робко заявляет Нелли.

- Это еще что за дела? - оборачивается к ней Светка, - Как давно ты куришь? А мать с отцом знают?

- Не знают. Очень редко. Только когда разнервничаюсь.

- Возьми "Парламент Лайтс" у меня в рюкзаке, дешевой дрянью не травись, - Светка выпускает Нелли из-за стола, и та выходит с кухни.

Мы со Светкой смотрим друг на друга. Светка молча поднимается с дивана и на полусогнутых ногах принимается расхаживать взад-вперед по кухне, показывая руками павлиний хвост. Затем делает шаг в сторону, презрительно смеривает невидимого павлина взглядом, выдергивает у него из хвоста перышко за перышком, расшвыривает по кухне воображаемые павлиньи перья, после чего выпроваживает павлина с кухни серией пинков под зад.

- Просто нет слов, - цедит Светка сквозь зубы, окончив свою пантомиму и опустившись обратно на диван.

На пороге показывается Нелли, и Светка жестом приглашает ее на диван.

- О чем задумалась? - интересуется Светка у Нелли.

- Ты права. Он виноват, - тихо отвечает та, глядя в пол.

- Сергей, ты виноват? - спрашивает Светка, и я отвечаю слабым кивком.

- Ну слава те Господи, пришли к согласию, - говорит Светка, - Что ж, раз виноват, значит, ответишь. Недеюсь, сестричка, это тебя не шокирует. Тем более, что из моих писем ты прекрасно осведомлена о здешних порядках.

Я вдруг ловлю на себе неллин взгляд - она глядит мне прямо в глаза, закрыв ладонью нижнюю часть лица, и, наверное, я надолго запомню это ее выражение, этот ужас, смешанный с сочувствием.

- Да. Да, конечно, - Нелли убирает со рта ладонь и поворачивается к Светке, - Конечно, ты мне писала. Я прекрасно помню все твои письма.

- Не хвастаясь, скажу, что минут за десять-пятнадцать легко бы довела Сергея буквально до животного состояния, чтобы вы уже никогда бы не осмелились посмотреть друг другу в глаза, не говоря об увлекательных искусствоведческих штудиях, - вполголоса распространяется Светка, вальяжно раскинувшись на диване, - Но я не в настроении быть жестокой. Сергей получит классическое наказание в десять ударов нагайкой. Представь, сестричка, эта сравнительно легкая мера тоже достаточно эффективна. Какие-то жалкие десять ударов - впрочем, почему жалкие? Никакие не жалкие. Сильные, хлесткие, от души! Десяточек таких полновесных ударов - и человек меняется к лучшему. Наши предки прекрасно все понимали.

- Да, Светик, да, - соглашается, понурившись, Нелли, плачет она, что ли? - Конечно, Светик, пускай будет по-твоему... Натерпелась ты в родном гнезде...

- Натерпелась, - кивает Светка, - А теперь вот на нем отрываюсь. Да будет тебе известно, Сергей, Нелечку у нас как фарфоровую берегли, даже подзатыльник боялись отвесить!

- Я послушная. Я не взбрыкиваю, - говорит Нелли, не поднимая головы и вздрагивая от беззвучных рыданий.

Светка плавно, будто в замедленном кино, поднимается из-за стола, обходит стул, на котором я сижу и замирает у меня за спиной. Проводит ладонью мне по волосам, опускает руку ниже, в то время как другая ее рука гладит мне шею и грудь.

- Попробую-ка и я себя в роли экскурсовода, - Светка заговаривает певучим полушепотом, будто гипнотизируя нас с Нелли и ни на миг не переставая меня касаться, - Я расскажу тебе, что будет происходить с каждым ударом... После первого он меня возненавидит. Увы! Любовь, преданность, светлые чувства - все это осыпается как карточный домик, стоит лишь посильнее ударить. А после второго удара он пожалеет, что на свет родился... Жизнь представится нескончаемой мукой, непролазной чащобой, безнадежной ловушкой... Третий ударчик отшибет мысли, все до единой. Он завопит, задергается, ему будет так сложно сохранять требуемое положение тела! Но он сохранит его, из страха перед ужесточением мер. Когда вернется соображение, единственной мыслью будет лихорадочная мечта о том, чтобы схлынула боль. Однако не тут-то было. За третьим ударом последует четвертый, и он почувствует себя дурачком, которого обвели вокруг пальца. Осознает, как это, в сущности, смешно и нелепо - лежать раздетым при нас и рычать от боли в подушку. Удар номер пять должен быть ни в коем случае не слабее предыдущих. Но к пятому удару мои силы немного истощатся, и я возьму короткий тайм-аут. И этого времени хватит, чтобы у него в голове образовалась причинно-следственная связь, чтобы он понял, что мучается-то неспроста!, - Светка ерошит мне волосы, затем неожиданно сильно дергает за прядь, отчего я рефлекторно вскрикиваю, - Что сам довел себя до этой жизни! Допущенная им оплошность рельефно предстанет перед его внутренним взором, ему не останется отходных путей, он не сможет ни оправдать себя, ни отмахнуться, - Светка выпускает из ладони мои волосы и возвращается к поглаживаниям, - И когда я нанесу пятый удар, всю свою злость, всю ярость и ненависть он обрушит уже не на нас с тобой, не на мироздание - на себя, такого дорогого и любимого. Он возненавидит себя до того, что, видите ли, не пожелает меняться к лучшему, что будет внутренне упорствовать в содеянном! Понадобится ломка. Главное - не ослаблять ударов. Можно иногда замедлиться, давать себе и ему переводить дыхание, собираться с новыми силами. Но только не смягчаться раньше времени! Только не уступать чувству жалости! Иначе вся работа насмарку. Итак, наносится шестой удар. В этот момент он должен будет запаниковать, он должен будет испугаться, что не вытерпит четырех оставшихся... Его самонадеянность, его фантастическое упрямство в этот момент даст трещину. И с седьмым ударом от этого дурацкого упрямства не должно остаться камня на камне. Тогда он до конца прочувствует, что неспроста страдает. И возненавидит уже только лишь свой собственный проступок - сломленный морально, он окрепнет духовно. Затеплится надежда, появится желание бороться, не повторять допущенных ошибок... Восьмой удар, скорее всего, доведет его до слез, но он уже будет спасен. Он снова чистый лист, он снова открыт новизне, будто в детстве. Ах, детство, невинная пора, когда мы еще не умели как следует грешить. Девятый удар. Агония греха. Десятый. Десятый должен быть самым сильным! Как и четвертый, он должен выбить все мысли напрочь! И когда он придет в себя, когда восстановит дыхание, когда проплачется, и мы обнимемся - он выйдет из моих объятий другим человеком, поверь, сестричка. Вот так-то! - Светка похлопывает меня по ладонями по плечам, - А теперь пройдемте-ка все в комнату.


3.

Понедельник. Светка на работе. Полы и окна вымыты, у меня два часа свободного времени. Я стучусь в спальню.

- Ага, - отзывается Нелли из-за двери.

Я приоткрываю дверь. Нелли, в светкиной одежде - вельветовых штанах и тельняшке - сидит на полу и читает. Она улыбается мне из-за книги - впрочем, как мне кажется, несколько натянуто.

- Привет! - здороваюсь я, не переступая порога.

Нелли кивает мне, продолжая улыбаться, и теперь ее улыбка кажется немного растерянной и беспомощной.

- Нелли, я тут вот чего подумал... На улице хорошая погода, возможно, имеет смысл немного прогуляться? Я покажу тебе интересные места...

- Имеет. Я как раз собиралась, - отвечает Нелли, не выпуская книги из рук, - Вот только главу дочитаю.

- Отлично! Тогда на кухне подожду тебя, хорошо?

- Нет. Прости. Я хочу одна.

- Боишься Светки? Учти, я спросил разрешения, она не против. Более того, это ее собственная идея.

- Не боюсь. Просто неохота.

Настаивать уже невежливо.

- Угу. Понятно. Что ж, значит не судьба.

- Прости, Сергей, - виновато извиняется Нелли.

- Все в порядке! Не бери в голову! Читай. Я ушел. Вернусь через два часа. Суп в холодильнике.

- Спасибо, - прячется Нелли за книжку.

Я аккуратно прикрываю дверь спальни. Хочется кричать, хочется бить свежевымытые стекла, крошить на кухне вдребезги посуду. Впрочем, я гоню эти мысли от себя подальше. Ходьба, очевидно, поможет переключиться, развеяться. Я набрасываю куртку, выхожу из квартиры, сбегаю по ступенькам с девятого этажа, выхожу из подъезда и спешу наугад.



13-08-2017

Maxy, спасибо за комментарий! Вы абсолютно правы, мой герой нуждается именно в стабильности... и безусловной любви. Когда в худшем случае высекут, но ни при каких обстоятельствах не отвергнут.

Тая и Валя сидели на каменной веранде арендованной хижины среди бананово-манговых зарослей. Светило солнце, погромыхивал океан, а метрах в пятнадцати от наших героев зеленая змея-гигант в мелкую желтую крапинку заживо поглощала еле помещавшуюся в пасти огромную жабу бледно-салатовой окраски.
- Не могу. Не могу на это смотреть, - сказала Тая, не отводя, впрочем, глаз.
- Не смотри. Иди в дом, - посоветовал Валя.
- Если бы и убийца, и жертва не выглядели столь отталкивающе, клянусь, я бы спасла бедняжку!
- А змею тебе не жалко? Она бы осталась голодной...
- Ужасный человек, - заметила Тая, поднимаясь и уходя в дом, - Любуйся на здоровье. Радуйся за змею, - Тая прикрыла за собой дверь.
Валя, впрочем, любоваться не стал, а напротив, отогнал непрошеную гостью - сделал пару шагов в ее сторону, шикнул и несколько раз звучно хлопнул в ладоши. Не выпуская жабу из пасти, змея, извиваясь, направилась в заросли. Валя проводил ее взглядом и пошел внутрь хижины.
Вперившись в ноутбук, Тая сидела на их застеленном тонким матрасом каменном ложе в одних бирюзовых шароварах, крутились лопасти вентилятора под потолком, и в прохладном потоке воздуха чуть развевались ее длинные волосы.
- Завтра налысо побреюсь, - Тая, не отрываясь от ноутбука, попыталась пристроить докучливую прядь у себя за ухом, но та немедленно выпорхнула обратно на волю. Но Тая этого уже не заметила; нахмурившись и немного помедлив в раздумьях (над переносицей показались две вертикальные морщинки), она хищно застучала по клавишам.
Валя тоже снял с себя потную футболку и уселся в уголочке на полу напротив Таи.
- Как эта деревня с лодками называлась, где мы проходили сегодня, не помнишь? - спросила Тая, выглянув на Валю из-за экрана ноутбука, - Нам ведь говорил кто-то из местных.
- Я забыл.
- Жаль, - Тая на секунду задумалась, после чего еще опять забарабанила по клавишам, - Странно, у тебя ведь такая хорошая память...
- Я помню. Но не скажу.
- Из вредности, да? - Тая, не глядя на Валю, продолжала с азартом набирать текст.
- Не скажу, пока прочитать не дашь.
Тая сохранила документ, сложила ноутбук и отложила в сторонку на матрас. Сцепила пальцы рук, потянулась, завела руки за голову, ощетинясь на Валю колкими подмышками. Выгнула спину, покачалась вправо-влево, положила руки себе на колени.
- Валечка, родненький. Не мучай ты меня. Человеку необходимо личное пространство. Мы тут на голове друг у друга, и гуляем везде вместе, и всё-всё-всё. Этот дневник - моя неприкосновенная территория. Я понимаю твой интерес, но и ты пойми меня, надо уважать чужие границы, я же в туалете не подсматриваю за тобой...
- Да подсматривай на здоровье! И вообще, причем тут это? Мне интересен твой литературный стиль, твое видение... Что за глупые секреты? Зачем? Разве мы не естественная среда друг для друга?
- Гадостей про тебя там нет, можешь расслабиться. Ну, или почти нет...
- "Только что обритая налысо, еле держа под ударом коленно-локтевую позу, сегодня я чувствую себя особенно голой... - заимпровизировал Валя, - и всякий очередной безошибочный удар, отдаваясь в кончики всех двадцати пальцев, озаряет будто блеском молнии бездну моего отчаянья, и голова идет кругом от бескрайности глубины..."
- Не дождешься, - улыбнулась Тая, - Вот погоди, прославлюсь, опубликую на старости лет свои дневники, тогда и насладишься.
- Чем это ты прославишься, интересно...
- Да без разницы, чем. А что ты мне предлагаешь? Вечно тут с тобой торчать в бессрочном отпуске?
- Знаешь, как убедить тебя, что некуда стремиться, что ты уже в раю? Ненадолго отправить тебя в ад, - улыбнулся Валя и ненароком пульнул Тае в лицо солнечным зайчиком, отразившимся от линзы его очков, - Предлагается следующий эксперимент. Я наношу тебе прутиком двадцать ударов - в двух шагах, как мы знаем, чудесная бамбуковая роща - после чего ты либо даешь читать свой дневник, либо нет. И если нет - обещаю больше с этим не приставать. Никогда.
- Угрожаешь? - обиделась Тая, - Хорошо, читай, а я позагораю пока, - Тая сделала движение в сторону выхода.
- Нет-нет, - Валя вскочил и преградил ей путь, - Я не угрожаю! Ты сама решишь как тебе лучше, в какой реальности уютнее - со мной или в этом своем личном пространстве.
Тая неожиданно для самой себя разволновалась... Обиделась-то она скорее для виду, на самом же деле заподозрила, что по итогам предложенного эксперимента может и впрямь перемениться во мнении, и ей захотелось проверить себя, доказать себе и Вале, что, как бы ни было больно, она останется верна своим принципам, отстоит правоту, защитит заповедную зону...
- Хочешь - соглашайся, хочешь - нет, - подчеркнул Валя добровольность нарисовавшейся перспективы, - Эх, Тая-Тая... Жребий что ли твой такой незавидный - вечно таиться, утаивать... "Личное пространство"... Чего только не выдумают люди...
- Утаивать? А может - таять? - шепотом спросила Тая саму себя.

***

Устроившись на самом краешке жесткой скамьи полного галдящими местными кафе, Тая с аппетитом ела салат из морепродуктов. Прикончив порцию, подняла на Валю обожающие глаза.
- Валечка, родненький, читай, пожалуйста, мой дневник, переписку любую читай, мысли мои читай... А если буду упрямиться, поступай как сегодня...
- Как-нибудь почитаю. Как настроение будет, - Валя потягивал манговый шейк, и глаза за стеклами очков смеялись.

Светка болеет. У нее высокая температура и заложен нос. Лечь в кровать она отказывается, несмотря на поздний час и все мои увещевания. Она сидит на кухне в толстом свитере, колготках и шерстяных носках, с ногами на втором стуле, и курит одну сигарету за другой. Я делаю ей чай с медом.

Продолжая размешивать ложкой чай, я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом со своим отражением в темном оконном стекле. Я вглядываюсь в отражение, и за ним начинают просматриваться покачивающиеся кроны деревьев и окна расположенного напротив многоэтажного дома, в точности такого же как наш.

Я продолжаю вглядываться. В одном из окон напротив то гаснет, то загорается свет. Ребенок, играющий выключателем? Техническая неисправность? Окно мигает, будто передавая мне сообщение. Точка, точка, тире...

Перевожу взгляд на маленький красный огонек, прилепившийся к стене дома слева от мигающего окна. Лазерная указка? Нет, это что-то другое, тусклее, неподвижнее.

- Ну что, готов мой чай? - спрашивает Светка из-за спины, и я понимаю, что красный огонек в моем окне - отражение ее зажженной сигареты.

- Да. Да, конечно, - спохватываюсь я и ставлю перед Светкой чай.

- Спасибо, ты так трогательно заботишься, - Светка хрипит и говорит в нос, - Присядь, давай поговорим.

- Давай, конечно! У меня никаких планов. Да и какие, собственно, могут быть мои планы...

- Угу, - светкины зрачки лихорадочно поблескивают, - А ты знаешь, я вдруг поняла, с какой стати со мной эта напасть. Вчера среда была? Среда. А я яйцо вкрутую съела. Вот и расхлебываю. Что, не может такого быть? Откуда в тебе этот дурацкий скепсис, всю жизнь гадаю...

- А у тебя, спрашивается, откуда такая убежденность? Подумаешь, яйцо!

- Только не затевай религиозный диспут. Все равно останемся каждый при своих.

- При своих тараканах.

- Посовестился бы, а?

- Нет, я все понимаю, вполне возможно, в твоей простуде виновато именно съеденное яйцо, у тебя это уже работает на уровне самовнушения, Бога ради, раз тебе так интереснее...

- Да, мне так интереснее. Устраивает?

- Как знаешь. Только не верю я в эти бабушкины небылицы. Бог, даже если он существует, за это яйцо на тебя не в обиде, уж поверь.

- Нет, какой ты еще все-таки мальчик. Просто диву даюсь.

- Ну объясни, объясни мне, причем тут яйцо!

- Да грех это, елки-палки! Небольшой, но грех. Действие вопреки божьей воле.

- Ну, если я, по-твоему, маленький мальчик, то ты уж точно - маленькая девочка. Это так заманчиво - жизнь под неусыпным надзором, шаг влево, шаг вправо - насморк! Температура! Кирпич по башке! Не дай Бог, конечно...

- Фильтруй базар, Серега, хорош всуе поминать - "Бога ради", "Не дай Бог", все равно тебе невдомек о чем речь...

- Это почему невдомек? Все с тобой понятно. Так ты не чувствуешь себя одинокой. Пускай страдания, невзгоды - зато под теплым крылышком!
- Я правда не чувствую себя одинокой... Я очень счастлива. Даже сейчас, когда горит все тело и вскипает мозг от того, что ты снова споришь... Неужели нельзя просто посидеть, поговорить...

- Хорошо. Давай говорить. Расскажи, как пришла ко всему этому. Что послужило импульсом.

- Человек не может не веровать. Он верует даже если мечтает не веровать...

- Давай-ка лучше о себе, с чего все началось.

- Я же рассказывала, началось в двенадцать лет. С классом была на экскурсии. Я ничего не знала, ни во что не верила и не собиралась. Просто отлепилась в какой-то момент от группы и полубессознательно забрела в храм, ноги сами привели... Там почти никого не было, литургия давно прошла...

- Да, ты рассказывала. Ты встала у Распятия. И сразу все поняла. Но что ты поняла? Что именно?

- Да ничего я не поняла. Просто он живой был. Живее, чем все окружавшее. Живее жизни.

- Эх, жаль, со мной такого не приключалось. Никаких откровений.

- Ты просто не готов. И вообще, далеко не всем так везет. Но Бог любит каждого. Плесни, будь другом, еще кипяточку, - Светка пододвигает свою чашку.

Я кипячу электрочайник, и пока он гудит, мы молчим. Я наполняю кипятком светкину чашку. Возвращаю ей.

- Сергей, чего притих? Говори со мной, пожалуйста. А то хреново что-то. Можно на любую тему.

- Знаешь, Свет, я тут думаю над твоими словами... Похоже, мне действительно есть чем поделиться...

- Так делись давай, не рассусоливай.

- Ага. Щас, себе тоже заварю, - от переполняющих голову мыслей я немного дрожу, и, когда насыпаю в чашку заварку, несколько чаинок с сухим шелестом просыпаются на кухонный стол. Я завариваю чай, протираю губкой стол, сажусь на стул, размешиваю ложкой кипяток.

- Ты ведь знаешь, Света, я уважаю любую религиозность, и твою в том числе... И все-таки в этом есть нечто меня настораживающее... Все религии учат добру, учат не красть, любить ближнего... Сострадать. И за такое достойное поведение все они сулят загробное блаженство... Не убей, не укради - и застолби себе на небесах выгодное местечко! Ну а если я не хочу убивать просто потому, что не хочу, если стремлюсь к добру исключительно из любви к добру - тогда в какого бога остается верить? Милосердие из милосердия, бескорыстие из бескорыстия, разве может быть что-либо выше? А обряды эти твои - что в среду можно есть, что в четверг...

- Ну ты раздухарился, - комментирует Светка с какой-то странно зловещей интонацией, а может быть, зловещесть чудится из-за охрипшего голоса.

- К чему все это? - продолжаю, - Чувство, что за тобой вечно наблюдает всевидящее око, постоянная боязнь прогневить вышестоящую инстанцию... Разве страх и любовь совместимы? Разве нам недостаточно чистой совести? Святилища, реликвии - разве не пережиток прошлого? Вполне возможно, что Бог - самая совершенная человеческая выдумка...

- Да это ты его выдумка, - встревает Светка.

- ...но когда-нибудь, не сомневаюсь, мы сбросим этот балласт, чтобы воспарить еще выше...

- Слова, слова.

- Свет, до чего все же трудно вести с тобой дискуссию...

- Да это дискуссия уровня детского сада. Где оно, твое бескорыстие ради бескорыстия? Одно самоупоение. Слышал бы ты себя со стороны. Как можно так по-дебильному рисоваться? И перед кем...

- Ах вот ты как, - бормочу я сквозь зубы, - Чтобы я еще хоть раз в жизни с тобой откровенничал...

- Ну кому, кому ты в последний раз помогал из любви к бескорыстию? Кого из беды выручал?

- Раз уж на то пошло, то я сутками тебе помогаю... Все хозяйство на мне...

- Ты живешь у меня дома на мои средства, - хрипит Светка, - Так что этот пример не подходит.

Некоторое время мы сидим молча.

- Света. Ну зачем ты так.

- Марш за сигаретами, - отзывается Светка, - А это в ведерко, - щелчком указательного пальца она запускает по столу пустую сигаретную пачку.


***

Светка распечатывает свежекупленную пачку, вытаскивает сигарету, закуривает.

- А теперь, Сережа, твоя очередь послушать. Во-первых, прости, если обидела. Я не хотела. Просто ты своей напыщенной речугой реально взбесил. Я очень ценю все, что ты для меня делаешь, правда-правда. Но отвечу по существу. Ты хорошо говорил о бескорыстии. О справедливости! Только справедливость бывает разная - бывает человеческая, локальная, а бывает, мой дорогой друг, высшая, абсолютная справедливость. И согласно этой внеземной системе координат - то, что нам, глупым людям, представляется благом - возможно, содержит скрытую угрозу. И наоборот! Ты ищешь земного счастья, но оно эфемерно, и как бы старательно люди его не искали, счастья в этой жизни нет, да и быть не может по определению, оно - удел немногих праведных, оно - награда за праведность. А наша земная жизнь - лишь подготовка к вечности, своего рода испытание... Так выдержим его с честью, Сергей. Не уроним себя в глазах Того, Кому обязаны буквально всем. А ты полагаешь, что если глазки зажмурил - то уже никому не виден. Ты говоришь, страх и любовь несочетаемы. Сочетаемы. Взять хотя бы нас с тобой. Ты меня любишь, и в то же время - боишься. Особенно когда набедокуришь. Так что одно другому не мешает.

- Я боюсь наказаний только в минуты душевной слабости. А так - не боюсь. Я тебе доверяю. И знаю, что наказания мне на пользу.

- Вот это слова не мальчика, но мужа. Это я понимаю. Сейчас ты не рисуешься. Вот и я примерно так же отношусь к выпадающим на мою долю неприятностям, вот к этой простуде дурацкой, - Светка закашливается, - Блин, совсем уже охрипла, скоро на шепот перейду. Завари-ка чайку еще, что ли...

- Ага, - я ставлю чайник, - Но в бессмертие все равно как-то не верится.

- Сергей, взгляни на жизнь непредвзято, и ты поймешь, что ничего о ней не знаешь. Например, когда я тебя наказываю, ты ведь понятия не имеешь, как это потом аукнется. Сопротивляешься, негодуешь. Взять хоть твою былую привычку улицу на красный свет перебегать! Как мы с этим намучились, сколько было сломано копий, сколько пролито слез. Зато теперь... Эй, ты чего, что с тобой?

Спиной к Светке, с электрочайником в руке, я застываю столбом. Опускаю чайник на стол, так и не наполнив чашку кипятком. Сажусь на стул. Гляжу на Светку.

- Ты научилась читать мысли?

- Да вроде нет. А что?

Я молча поднимаюсь и завариваю Светке чай.

- Когда я сейчас выходил тебе за сигаретами, как раз перешел дорогу на красный, - тускло докладываю я, - На перекрестке не было ни одного человека и ни одной машины. Да и светофор обычно не работает в такое время. Но сейчас там горел красный. Возможно, светофор был сломан.

- Ты должен был выждать хотя бы минуты две, проверить, не загорится ли зеленый, - резонно замечает Светка.

- Я спешил. Думал, что ты одна сидишь тут больная. Без сигарет и без меня. И опасности не было никакой.

- Да не в опасности дело, - вздыхает Светка, - Ты же обещал, что не будешь так. И не сдержал свое слово. Это как я вчера - нарушила свой обет. И вот сижу в соплях с температурой. А теперь и тебе немного помучиться придется за невыполненное обещание. Вот скажи, если бы я сама про красный свет не вспомнила - сознался бы?

- Не знаю, - пожимаю я плечами в ответ, - Возможно, я бы просто об этом не вспомнил.

- Печально. Однако хорошо, что все-таки вспомнил. Ты получишь десять ударов нагайкой.

- Когда именно? Когда выздоровеешь?

- Да давай лучше сейчас, чего тянуть. Я, в общем, в силах. Разделаемся - и на свободу с чистой совестью.


***

Мы возвращаемся на кухню. Светка садится на свое место, сверяется с мобильником.

- Половина второго. Баиньки пора. Так, это на сегодня последняя, - Светка вытаскивает из пачки сигарету, закуривает и глубоко затягивается, - А ты, друг мой любезный, почему не садишься? А ну-ка сядь! Шучу. Стой где стоишь.

Боль продолжает яростно пульсировать, но с каждым мгновением, подобно уносящемуся вдаль железнодорожному составу, становится чуть глуше, с каждой секундой все меньше и меньше имеет ко мне отношение. Я смотрю в окно. В доме напротив все спят - в столбик горят лишь окошки лестничных клеток. Да мигавшее жилое окно так и продолжает мигать. Наверное, там никого нет.

- К вопросу о справедливости, - Светка гасит окурок в пепельнице, - И о неисповедимости путей. Ты ведь знаешь, до чего мне туго приходилось в детстве. Какими методами меня воспитывали. И я роптала, сетовала... А вырвавшись, вздохнула с облегчением. Считала себя невинно замученной жертвой. Злилась. В общем, ты в курсе.

- Да, - подтверждаю я, все еще глядя в окно.

- Но с тех пор как мне посчастливилось встретить тебя... С тех пор как я начала тебя наказывать... В общем, поняла, что страдала не напрасно. Благодаря тебе я буквально увидела со стороны саму себя в детстве! Поняла, как смешны и жалки были все мои претензии! Когда ты отчаянно споришь, яростно и безрезультатно пытаешься доказать, что не заслуживаешь очередного наказания, когда малодушничаешь, истеришь под ударами - уж прости, но это случается, хотя сейчас ты все стерепел молодцом - в этом поведении я буквально узнаю саму себя, наглядно наблюдаю все свои ошибки. И вижу, как была неправа, и понимаю, что, пожалуй, со мной обходились еще слишком мягко! Я заслуживала большего! И я стараюсь ради тебя действовать по максимуму, ловить тебя на малейшей слабости, нажимать на самые проблемные точки... Вот она где, справедливость. Сейчас ты ропщешь - но придешь к тому же, к чему и я.

- А я уже пришел. Ты права. Так мне и надо.

- Боже, до чего приятно это слышать.

- Света, а как, кстати, твое самочувствие?

- Получше, кажется. Дай-ка градусник.

Светка сует градусник подмышку, и пока меряется температура, мы молчим.

- Ого! - вскидывает брови Светка, - Тридцать семь и один. Разительное улучшение. Да и дышится как-то свободнее, - Светка отрывисто вдыхает и выдыхает через нос, - Удивительное дело. Кажется, небеса сменили гнев на милость. Давай-ка спать. Вымой посуду, а я полежу почитаю, тебя подожду.

Только что испытанная физическая боль, светкино недомогание, бесконечные споры об устройстве мироздания - все это, стоит остаться в одиночестве, приобретает какой-то привкус безысходности - денек выдался не из легких и, возможно, я просто устал. В который раз я понимаю, что в глубине души не могу ни принять, ни отринуть железных светкиных аргументов. Стоя посреди кухни, я растерянно озираюсь, я совсем один, и даже мигавшее напротив окно больше не мигает, погасло.

Я берусь за посуду. Звук воды из-под крана успокаивает, сторонние мысли сдают свои позиции, и жизнь, кажется, начинает меняться к лучшему.

Спасибо Вам большое за отклик) Можете, если хотите, еще прочесть рассказ "Первые шаги" с теми же героями, о становлении их отношений.

Ясным майским днем мы с моей новой подругой Светланой гуляем в лесу моего детства.

- До чего красиво. До чего все-таки невероятно красиво. Здесь мне почти так же хорошо как в храме, - делится вполголоса Светлана спустя полчаса тишины.

- Я тут все тропинки знаю, - хвастаюсь я, - Всё исходил с пацанами. А больше один.

- А у нас тоже был лес рядом с домом. Только меня туда не отпускали. Боялись.

- Диких зверей?

- Людей.

На всякий случай мы оба в резиновых сапогах, но о прошедшем рано с утра мелком дожде уже ничего не напоминает. Сухо, тепло, солнечно. Скрипят сосновые стволы. Светлана, руки в карманах великоватой ей брезентовой куртки моего отца, волосы собраны в хвост, шагает размашисто, уверенно, будто сама знает все тропинки не хуже меня. Я рад завязавшейся беседе; Светлана не слишком-то о себе распространяется, тем более о детстве, и похоже, эта прогулка поможет нам сделаться ближе, вот только бы не спугнуть доверительный настрой.

- Опасно там у вас было? - спрашиваю.

- По-всякому было, - закрывается, как мне кажется, Светлана. Но нет - продолжает:

- Однажды без спроса в лес сбежала, на своих разобиделась. Допоздна бродила черт-те где, я-то не знала никаких тропинок, шарилась наобум, - из просторного кармана куртки Светлана вытаскивает сигареты и зажигалку, закуривает, - Сама перепугалась. Мобильник дома оставила назло всему свету. Ничего, выбрела. Мои совсем с катушек съехали, уже в отделение звонили, соседей всех обошли по подъезду. Обрадовались как сумасшедшие, когда увидели целую и невредимую. Всыпали потом, правда. Ну, это само собой.

- Да, ты как-то рассказывала, тебя били в детстве...

- Ха, в детстве! Если бы только в детстве. Так бы и продолжали до сих пор. Свалила вовремя.

- Я одного не понимаю... Как ты терпела все эти годы? Почему безропотно сносила?

Светлана докуривает, гасит окурок о подвернувшийся древесный ствол, складывает окурок в сигаретную пачку, прячет пачку в карман.

- Почему терпела? - переспрашивает, - А куда деваться-то было? И потом, мне изначально дали понять, что только так со мной и надо. Один из немногих пунктов, по которому они были единодушны, - Светлана сдержанно улыбается.

- Больно было?

- Ха! Не те слова. А эти мечтания трогательные... Заходила я на твой любимый форум, помнишь, ссылку кидал. Ну, что могу сказать... Все эти плеточки, полосочки на теле эстетичненькие... Добропорядочные забавы довольных жизнью тетенек и дяденек. Не осуждаю, впрочем. Каждому свое, - Светлана пожимает плечами.

Мы пересекаем поляну с немногочисленными дубками и кое-какое время молчим. На границе поляны и леса - поваленный ствол, и мы садимся передохнуть.

- Ну а что, - говорю, - вот, кого-то не били в детстве, и он об этом, можно сказать, жалеет... Мечтает... Разве так не бывает?

- Да ради Бога. Мне твои фантазии не внапряг. Однако жизнь скучнее и проще. Это просто больно. Больно и обидно. За себя, в первую очередь, что допросилась, - Светлана опять закуривает.

- За себя? То есть, на них ты не злишься?

- А они не знали как по-другому бывает. Мама из генеральской семьи. Отец из деревни. Как иначе-то? - отрывисто делится Светлана между затяжками.

- То есть, это тебе помогало в каком-то смысле?

- Не знаю. Наверное. Занималась, во всяком случае, добросовестно. И в вуз поступила без блата, а конкурс был - ого-го. Профессией овладела, это тоже не у каждого получается, - Светлана делает последние пару затяжек, после чего гасит и прячет в пачку окурок, - Но проблем, кажется, все-таки больше, - Светлана притягивает колени к груди, обхватывает их сцепленными в замок руками и балансирует, покачиваясь взад-вперед, - Слишком уж завишу от чужого мнения. Так же как в детстве жажду одобрения и похвалы. И внутренне цепенею, когда рискую не угодить. Уж не знаю, ремень ли тут виной. А тебе на всех и вся по барабану, завидую, - Светлана расцепляет замок, спрыгивает на землю, стряхивает с куртки клочки пепла, застегивается на молнию.

- Меня, между прочим, вообще не били, - говорю.

- Везука.

- Уж не знаю, кому из нас больше повезло...

- Перестань. Конечно, легонькие ударчики возбудят кого хочешь, но когда реально больно... Нет тут ничего интересного. Это все, в основном, от головы. И я примерно понимаю, как это у тебя устроено.

- Как же?..

- Это просто некая удобная лазейка. Мечты, куда ты сбегаешь от проблем, - Светлана озирается, засунув руки в карманы куртки и тихо насвистывает, вторя птичьему пению.

- Нет-нет, я жажду их осуществить...

- Ну так будь с собой откровенен. Ты мечтаешь об этом в качестве особого вида удовольствия. Чтобы тебя обслужили. Как в массажном кабинете. Пойдем еще пошатаемся.

- Ага, - я тоже встаю, и мы идем дальше.

- Нет, ты не поняла! - говорю я Светлане на ходу, - Боль мне совсем не в кайф! Мне хочется, чтоб мной командовали, руководили...

- Знакомо-знакомо, тоска по авторитету, по сильной руке... Там есть дорога? Хочу вон в тот просвет, - Светлана показывает рукой, я киваю, и мы идем в избранном направлении, - Только вот что ты скажешь, если этот твой распрекрасный руководитель вообще не вознамерится тебя наказывать? А только по головке будет гладить сутками? А? Что ты на это скажешь? - развивает Светлана мысль, - Или напротив, наказывать-то будет, но не ремнем по заднице, а как-нибудь позаковыристее, иголки там загонять под ногти...

- Мда. Кажется, ты права. Такое мне действительно пришлось бы не по вкусу.

- О чем и речь! По вкусу, не по вкусу. Ты просто в игры играешь. Игры разума...

- Нет. Погоди. Допустим, я встречу этого человека, - я еле поспеваю за широко шагающей Светланой, - Который, как твои родители, будет верить именно в этот способ... И он решит, что для меня это - наилучшее средство...

- Да ты просто взвоешь не своим голосом. Заголосишь как резаный. Если как следует за тебя взяться. Ты не позволишь так с собой обращаться, рванешь на попятный двор. Я тебя неплохо изучила за три недели.

- Отчего же, стерплю. У меня большой ресурс терпения, ты просто пока не в курсе. Вот только человека мне такого, скорее всего, не встретить. Которому я настолько бы открылся.

- А почему ты о нем в мужском роде? - Светлана приостанавливается, и я замираю рядом, - Пол - это принципиально?

- Нет. Это не принципиально. Это может быть женщина, - отвечаю я спустя пару мгновений, и мы снова идем, и на ходу переглядываемся.

- Чушь какая-то, - прыскает со смеху Светлана, отводя взгляд, - Хотя, просто чтобы убедить тебя в том, что ты себя обманываешь...

- Да? Ты серьезно?! - радостно, опережая мысль, переспрашиваю я, - Ты... Могла бы?

- Ну, а что. Ты мужчина достойный. Ради нас... Вот только наказывать, по-моему, не за что.

- Ну, почему, недостатков хватает, - спешу я заверить, а в ушах странный гул, то ли в воздух взмываю, то ли срываюсь в пропасть.

- Твои недостатки - неотъемлемые свойства твоей личности, - чеканит Светлана, - Я к ним привыкла. Они мне нравятся. Короче, в радикальной переделке ты не нуждаешься. Хотя... - Светлана задумывается.

- Хотя что?

- Одна твоя черта меня буквально бесит... Боже, где мы? Что это за место? Мы не заблудились?
- Все нормально. Совсем недалеко от дома.

Деревья кончились, мы по колено в зарослях хвощей. В трех-четырех метрах - бывшая просека, теперь - болото. Вода сплошь затянута бледно-зеленой ряской похожего с хвощами оттенка, сначала кажется, что по ней можно пройти, но если вглядеться - иллюзия рассеивается: сухие сучья поваленных здесь и там выкорчеванных с корнями деревьев тонут в болотной воде, и там, где тонут - ряска расходится, образуя вокруг сухой ветки искрящийся солнечными лучами темный водяной кружок. Бетонные столбы когда-то проходившей здесь линии электропередач, в отличие от деревьев, худо-бедно сохраняют вертикальное положение, и обрывки проводов слабо колышатся на ветру.

- Я поняла, где мы. В фильме "Сталкер", - с видом знатока изрекает Светлана.


***

Позднее утро спустя полторы недели. Я под двумя одеялами. Дверь отворяется; на пороге - Светлана с дровами в охапку. Она выдыхает пар, плотно прикрывает за собой дверь, накидывает крюк, складывает на пол дрова, открывает печную заслонку, садится у печки.

- С утра шел снег. С ума сойти, - Светлана загружает в печь растопку - заготовленные с вечера лучины, чиркает спичкой. Занимается пламя.

На краткий миг мы переглядываемся. Затем Светлана отворачивается обратно к печке и парой метких движений перекладывает горящие щепки, чтобы огонь был поярче.

- Сразу взялось, поди ж ты, - Светлана отправляет в печь пару поленьев поувесистее, - А я гулять ходила. Пока ты тут переживал, - Светлана постукивает кочергой по одному из горящих поленьев и, не оборачиваясь, продолжает негромкую размеренную речь, - В лесу красиво неописуемо. В общем, если бы не твоя хандра, было бы полное счастье. А ты, кстати, можешь поесть. Я макароны сварила. Видишь, и погулять успела, и макароны сварить. Проснулась как и ты едва живая. Но сразу встала. Сделала зарядку. Согрелась. Сварила еду. Позавтракала. В лес пошла. И вот сижу печку топлю. И настроение - лучше некуда. Только тебя жалко. Нет, я, конечно, в детстве натерпелась ужасов, а все же великая штука - сила воли. И вот что самое поразительное. Начинается с того, что ты себя ломаешь. Ну, или тебя ломают. Не хочется по будильнику поднимаеться - а ты поднимаешься, не хочется уроки готовить - а ты готовишь, скучно книжку читать - все равно сидишь читаешь, и так далее. В общем, рецепт простой - делаешь все, чего не хочется. А потом, мало-помалу, принимаешь это, свыкаешься. И забываешь, что когда-то было иначе. Что изначально хотел чего-то другого. Это становится твоим естеством, прирастает - то, чего так яростно не хотел, чему так отчаянно сопротивлялся. И теперь я даже вообразить себе не могу, чтобы в двенадцатом часу в кровати валяться. Я, конечно, не идеальный пример, девушка, в общем-то, ограниченная, многого не понимаю в этой жизни. Но собой владеть умею. Потому и никаких затяжных печалей. Вообще, вставай. Я уже нормально натопила. Поешь, кофейку дерни.

Действительно, под двумя одеялами жарко. Я сбрасываю на пол одно из них и отворачиваюсь к стене лицом.

- Прости. Прости, пожалуйста. Мне правда очень плохо, - бормочу я в дощатую стену.

- Нормально все с тобой, - слышно как Светлана встает, расстегивает молнию куртки, прохаживается по комнате взад-вперед, - Я тебя всю ночь обнимала. Все с тобой хорошо. Ни соплей, ни температуры. Возможно, конечно, у тебя депрессия. Зараза наших дней. Ну и шел бы тогда к врачу. Нет. Лежишь, мучаешься. И меня мучаешь, - слышу я с противоположного конца комнаты, от окна, негромкий, привычно чеканящий короткие фразы светланин голос.

Я представляю, как Светлана стоит и грустно смотрит в окно.

- Не обращай внимания. Это пройдет, - обещаю я стене, - Поделай что-нибудь. Почитай.

- Да уж найду чем заняться. Нет, так нельзя, - слышны шаги Светланы в сторону кровати, - Оставьте нашу светлость в покое. Это и есть то, что меня в тебе так раздражает. Бесит. Помнишь наш недавний разговор? Бесит! Эта двойственность! Сегодня так, завтра эдак. Вот скажи, ты меня любишь? Любишь сейчас, в эту минуту? Только честно! Посмотри на меня!

Я переворачиваюсь на спину, и наши взгляды ненадолго пересекаются. Светлана садится на край постели у меня в ногах. Смотрит в сторону. Задумывается. Трещат дрова.

- Обиднее всего, что ты не берешь меня в союзницы. Это уже третий раз с тобой такое. Я чувствую себя ненужной, беспомощной. И ты даже не пытаешься меня в этом разубедить. Я от тебя сейчас за миллион световых лет. Сателлит из далекой галактики, - Светлана мрачно усмехается.

- Хорошо сказано, - подаю я голос.

- Да? - Светлана обращает ко мне лицо, - Я рада, что пригодилась.

- Прости. Прости.

- Что ты заладил: прости, прости. Я не обижаюсь. Просто недоумеваю. Может, ты чего-то скрываешь? Может, я сделала что-то не то? Тупо себя повела? Вчера было так хорошо. Мы веселились, гуляли.

- Мысли тяжелые. Воспоминания. Накатывают волнами. Ты не при чем.

- А что тебя гнетет? Поделись. Поделись хотя бы одним тяжелым воспоминанием. Или всеми, по очереди. Мы не торопимся. Только не молчи в стенку. Пожалуйста. Не закрывайся.

- Я вспомнил маму...

- Достойнейшая женщина. Как вспомнил?

- Один эпизод. Из детства.

- Угу. Ну все, деваться некуда. Вперед, рассказывай. Кстати, не пора из-под одеяла вылезти? Лично мне уже жарко, - Светлана стягивает с себя свитер.

- Ничего. Мне нормально.

- Как знаешь. Вперед. Я слушаю.

- Понимаешь, я все пытаюсь проследить причинно-следственную связь - то ли моя меланхолия провоцирует все эти воспоминания, то ли воспоминания - меланхолию...

- Забей на причинно-следственную связь. Вперед.

- Мне было пять или шесть лет. В школу точно еще не ходил. Я не могу смотреть тебе в глаза. Можно я отвернусь?

- Я сама отвернусь, - Светлана переводит взгляд на печку, - Вперед.

Меня начинает колотить озноб. Стучат зубы; подрагивает все тело.

- Ну что ты, все хорошо, - не оборачиваясь, Светлана гладит мне через одеяло руки, грудь, живот.

- С-сейчас... Уф-ф-ф... Не п-пойму, что со мной...

- Ничего, все хорошо, - продолжает Светлана свои поглаживающие движения, и дрожь постепенно сходит на нет.

- Мы сидели на кухне у нас на Героев-Панфиловцев, - продолжаю я, почти не стуча зубами, - Точнее, я сидел. Мама стояла к плите лицом. Было ясное утро. И вдруг ни с того ни с сего я произнес одно очень грубое выражение, слышанное до того за пару дней во дворе на площадке... Мне обязательно его воспроизводить?

- Нет. Не обязательно, - Светлана едва заметно мотает головой, все так же глядя в сторону и продолжая будто по инерции гладить меня по руке.

- Этим выражением поделился со мной один мальчик. Я не понял смысла, но был заворожен чудившейся мне в этих странных словах скрытой силой... "Что это значит?" - попытался я выяснить. "У мамы своей спроси", - засмеялся мальчик в ответ. Но потом все-таки подробно, с комментариями, объяснил значение каждого слова. И добавил, что при взрослых я должен помалкивать. И вот в то ясное утро эти слова неожиданно всплыли в памяти, и я произнес их вслух как какое-то иностранное выражение. Мне, наверное, было интересно испытать на ком-нибудь их силу. Пронаблюдать мамину реакцию. Она так и замерла у плиты с шумовкой в руке. "Как? Как ты сказал?" - спросила она, обернувшись. Я повторил громче, уже глядя прямо ей в глаза. Она вздрогнула, подалась чуть назад, будто встретив удар, и вдруг как-то сникла, опустилась на табурет, обхватила руками голову... Так и вижу ее, с локтями на столе, с пальцами, вцепившимися в пряди волос... "Ты понимаешь, что это значит?" - "Нет" - соврал я. "Пожалуйста, никогда больше так не говори" - попросила мама с умоляющей интонацией, будто она в чем-то провинилась, будто я застал ее врасплох. И видя ее такой беспомощной, поникшей, от души ей сочувствуя, мне, тем не менее, хотелось делать ей все больнее и больнее, хотелось повторять эти слова вновь и вновь, раз за разом швырять их ей прямо в лицо, в глаза, и я с трудом себя сдерживал... Грустно, да?

- Грустно. И, кстати, все могло бы быть еще грустнее. Если бы я в детстве такое выкинула, мне бы уж точно спуску не дали как тебе. Влетело бы капитально. А уж потом расспросы бы пошли, от кого услыхала, да понимаю ли смысл. Очень хорошо, что тебе, наконец, стало грустно - значит, раскаиваешься. Еще лучше будет, если ты обсудишь это с мамой, хотя надежды мало, отношения у вас, как я поняла, не ахти. Но что делать мне, точно так же безвинно обижаемой? Сколько еще терпеть твои закидоны? - Светлана говорит все так же вполголоса, - Когда тебе плохо, я в тягость. Хуже того: я - пустое место. И ты всякий раз даешь это понять. Потом извиняешься, но где гарантии на будущее?

Светлана пару мгновений ждет моего ответа и, не дождавшись, продолжает:

- Помнишь тогда в лесу мы условились, что я познакомлю тебя с ремнем? Знаешь, сейчас очень подходящая минута.

Мы молчим. Светлана неспешно вытаскивает ремень из своих брюк, дает подержать.

- Полюбуйся, потрогай. Серьезная штучка. Специально для тебя выбирала в военторге, когда ты мне в своих мечтах впервые признался. Хотя все равно не верила, что пригодится. Да и сейчас, по правде сказать, почти не верится.

С молчаливым кивком я возвращаю ремень Светлане.

- Ты, конечно, можешь отказаться, - продолжает она, - Послать меня как маму на три буквы. Но тогда даже пикнуть потом на эту тему не смей. И про детство мое не расспрашивай.

- Нет, я готов. Я согласен.

- Тогда выслушай меня, пожалуйста, до начала. Я должна сказать тебе кое-что важное. Поделиться мыслями, на которые ты наводишь меня с первого дня нашего знакомства. Да я и раньше об этом думала. Всю сознательную жизнь думаю.

Светлана встает с кровати, открывает печную дверцу, проверяет, все ли прогорело. Ворошит кочергой потемневшие угли, собирается с мыслями. Закрывает заслонку. Прислоняет к печке кочергу, берет ремень с кровати, складывает вдвое, перекладывает из руки в руку, напряженно ищет слова.

- Как бы это сказать... Ты только не обижайся... Хотя, наверное, совсем скоро ты меня буквально возненавидишь... Сейчас, секунду... Уф, - свободной ладонью Светлана энергично трет себе лоб, - В общем, ты должен принять к сведению одну вещь. Ничто не дается даром. Все нарабатывается, кровью и потом, кровью и потом... Каждый день спрашивай себя: что сделано сегодня? И если ничего... Только без обид, хорошо? Я не мораль тебе читаю, я помочь хочу, от самого себя спасти. Ибо что есть человек? Поле битвы полярных начал. Света и тьмы, порядка и хаоса, зла и добра... И битва эта идет ежесекундно! Важно понять на чьей ты стороне. Если боишься трудностей, потворствуешь лени - сдаешься врагу, понимаешь? В общем, достаточно слов. Не мое дело тебя учить. Только направить. Уф. Прости за сбивчивость. Наверное, это все какая-то чушь?

- Нет... Все понятно. Все правильно.

- Тогда вылезай из-под одеяла.


***


Вечером мы идем по слабо освещенной поселковой улице. Моросит дождь. Мы в куртках с капюшонами.

- Не обижаешься? - негромко спрашивает Светлана.

- Да нет, наоборот, это ты меня прости.

- Я-то простила, - из-под капюшона выглядывает краешек улыбки, - Сразу простила как закончила. Вся злость куда-то вышла.

- Интересно, это был предел твоих возможностей? - робко осведомляюсь я.

- Ха! Нет, конечно. Пожалела я тебя на первый раз, - усмехается Светлана, - А ты, между прочим, в миг повеселел. Значит, будем иметь в виду в качестве средства от хандры. А? Что скажешь? Что ж, помолчим.

Замерев и согнувшись над пламенем зажигалки, Светлана прикуривает, а я любуюсь на нее, обозначившуюся в фонарном луче - родную, близкую, мучительно желанную.

Ивонна замолчала. Иван раскурил электронную сигарету.

- Да-а-а, - выпустил Иван облако пара, - А я-то думал, в этом все же есть что-то хорошее! Что-то притягательное!

Ивонна молчала.

- Но теперь, после твоей истории... Что делать-то? Как быть? А впрочем, - поразмыслил Иван, - почему бы не принять это как часть себя? У тебя есть любимый человек, он разделяет твои пристрастия, тебе больше ни к чему уединяться незнамо с кем по дешевым гостиничным номерам... Устраивай себе периодически эти встряски, до слез, до воплей, подкармливай этого зверя - и он успокоится...

- Он ненасытен, - грустно вскинула брови Ивонна, - Слушай, что было дальше. Месяц назад я осуществила свою мечту. Чтобы все было по-настоящему. Мы подговорили двух парней, друзей Влада. Один сел мне на ноги, другой - на спину, а Влад хлестал со всей силы проводом. Мы договорились, что мне не оставят никакого выхода, никакого стоп-слова. Что Влад будет продолжать несмотря на любые мольбы.

- И тебе действительно пришлось попросить о пощаде?

- Сразу же! И долго потом просила! Но он не останавливался. Все было как мы запланировали. Это был кошмар наяву. Я три дня потом с ним не разговаривала. Никак не могла взять в толк, как это он меня не пожалел.

- Ах вот мы какие.

- Такие, да.

- Знаешь, есть одно средство тебе помочь, - предложил Иван, - правда, всего на три часа. Шарахни грибов. У меня как раз есть. Урожай этой осени.

- Ну ты даешь... Еще и наркоманкой стать не хватало...

- Не дури. Какой твой вес?

- Это еще зачем? Пятьдесят пять.

- Так-так... - Иван принялся что-то вычислять на телефонном калькуляторе, - Да, как раз есть оптимальный дозняк.

- Ванька, сволочь! Пользуешься моим бедственным положением! А впрочем, уж лучше грибов, чем в петлю... Только какой же это выход? Самообман, забытье! А впрочем, была не была...

Иван удалился на кухню и спустя минут пять вернулся с чашкой и глиняным чайничком.

- Все заварилось. Наливай и пей небольшими глотками.

- Пахнет как грибной суп, - улыбнулась Ивонна.

- Ваня, а что меня ждет? - отрешенно поинтересовалась Ивонна спустя минут десять, - На чем мне сосредоточиться? Вообще, на что это похоже?

- Ни на что, - пробормотал Иван. Его голос доносился до Ивонны будто сквозь туман, - А сосредоточиться советую на родителях, хотя они тебя пальцем не тронули, как ты утверждаешь, и у вас до сих пор прекрасные отношения...

Узор на обоях скоро пришел в движение; в ушах загудело как на взлетной полосе. Мысли ворочались, будто чужие, и скоро сошли на нет.

Отец и мать, в своем нынешнем облике, и даже как будто старше, сидели на кухне - с Ивонной во главе стола. Между ними происходило что-то вроде светской беседы - как всегда во время еженедельных визитов Ивонны - разговоры об учебе, работе, неловкие паузы... Но что-то стало вдруг не так в их глазах, там затеплился чужой, недружелюбный огонек, и Ивонна в ужасе сползла под стол. Отец и мать смотрели хищно, готовые будто разодрать ее на куски. Ивонна прикрыла лицо ладонями, но страсть до чего хотелось следить за происходящим, и она выглядывала в просветы между пальцами: отец замахивался на нее ладонью, готовясь обрушить удар, но удара не следовало, и он замахивался снова и снова. "Нет, нет, - шептала Ивонна, - мама и папа хорошие..." - и тут ее вынесло куда-то в пустоту, за спиной у отца раскрылся огромный ниспадающий сверху вниз шлейф из таких же отцов - их лица уже плохо различались - скорее, одни силуэты - один замахивался на другого, тот в ужасе пытался увернуться, бился в судорогах как только что сама Ивонна - а затем разрастался и замахивался на другого, ниженаходящегося, и тот покорно съеживался, а потом сам разрастался и грозил уже следующему... Шлейф из женских фигур был еще более размыт - одна фигура грозила другой указательным пальцем, а жертва стояла на коленях с ладонями, сложенными в тщетной мольбе, а потом распрямлялась и грозила сама... И все это сопровождал немолкнущий стон из тысяч голосов, ни мужских, ни женских - наверное, детских? И все вскрикивали, слезно молили... И разом все смолкло, и стало темно и тихо. И почему-то хорошо и спокойно, будто Ивонне, наконец, удалось стряхнуть с себя грозное наваждение. Но где же мир? Сплошная тьма. И в этой тьме послышался щелчок выключателя, и Ивонна очутилась на электрическом свету среди великанов - красивый молодой мужчина в четыре, должно быть, человеческих роста стоял среди огромной комнаты, странно знакомой, а еще ближе явилось вдруг лицо молодой девушки. Они улыбались, смеялись, глядя то на Ивонну, то друг на друга. Их незнакомые лица, тем не менее, кого-то напоминали, и тут Ивонна поняла, что это ее детская комната, сама она - у девушки на руках, а от роду ей ровно неделя. И все стало ясно и окончательно хорошо.

- Ну что ты, не плачь, - обратился к ней Иван, - Все же хорошо с тобой. Я же вижу, что все хорошо.

- Да... Все действительно хорошо...

- Выпей вот воды, - протянул он ей чашку спустя некоторое время.

- Ага, спасибо, - Ивонна осушила чашку и подняла глаза на Ивана. Все было как всегда, только будто подсвечивалось изнутри каким-то светом, - Но ты был неправ. Это не на три часа. Это останется со мной на всю жизнь.

- Хорошо, если так, - пожал плечами Иван.

Прошло еще какое-то время.

- Ваня, Ванечка... А что, ты тоже этим интересовался? Ты сказал, это кажется тебе притягательным...

- Угу, - откликнулся Иван, - Все с тобой ясно. Я же говорил - поможет на три часа...

- Нет-нет, сознавайся, ты сам говорил, это кажется тебе притягательным...

- Уже не кажется.

- Но что, что ты имел в виду? - допытывалась Ивонна.

- Что притягивало, ты спрашиваешь? Но разве это непонятно? Власть.

- Знаешь, я так признательна тебе за этот опыт. И я не знаю, чем благодарить. Я хочу дать тебе возможность испытать эту власть. Поверь, Влад не будет против. Ты классный. И у тебя такой красивый ремень...

- Нет уж, воздержусь, спасибо.

- Как хочешь, - вздохнула Ивонна.


(2017)

Большое всем спасибо за комментарии! В общем, все, о чем я пишу - из жизни, хотя и литературно переработанное.

Я лежу на спине и не сплю. Между мной и стеной мирно посапывает Светка. Потолок перечеркнут бледной полоской света уличного фонаря, пробивающейся меж неплотно сдвинутых штор. Где-то лает собака. Где-то еще дальше - гул составов со стороны расположенной за пару километров от нашего дома железнодорожной платформы. А здесь у нас - мерно тикают ходики, тикают еще со времен светкиной бабушки.

Я вслушиваюсь в эти звуки, всматриваюсь в полоску света на потолке. Минута за минутой упорно ничего не происходит. Нет-нет, что-то непременно должно случиться, и прямо сейчас. Но что? И кто послужит этому причиной? Может, я? Но эта мысль уже вконец отбивает охоту каких-либо действий, и я буквально боюсь шелохнуться.

Мое правое запястье вдруг обхватывают светкины пальцы. Ее ровное дыхание прерывается, она тихо вскрикивает сквозь сон и резко садится в постели, не выпуская моего запястья. Какое-то время молча сидит в своей белеющей в полутьме продранной между лопаток ночной рубашке. Шумно вздыхает. И ложится обратно. Еще один тяжелый вздох.

- Свет...

- А? Ты не спишь? Уф, я перепугалась...

- Приснилось что-то?

- Угу. Кошмар. Бр-р-р... - Светка энергично мотает головой из стороны в сторону, разбрасывая волосы по подушке, - Приснится же, - Светка с силой трет виски, - А ты давно не спишь?

- Давно. С тех пор как легли. Бессонница.

- Безобразие. Спи немедленно. И я буду спать, - Светка накрывается одеялом почти с головой и сворачивается калачиком лицом к стене. Лежит так некоторое время, потом откидывает край одеяла и снова садится.

- Черт... Из головы не выходит, - жалуется Светка, - А ты чего не спишь? Тоже не получается? Бедный.

- Не получается.

Какое-то время молчим. Вскоре я выбираюсь из постели и начинаю бродить по нашей спальне взад-вперед.

- Не мельтеши, пожалуйста, - просит Светка, - Чего, места себе найти не можешь? Сядь, посиди. Меня пугает этот темный силуэт, - комнатный полумрак не позволяет различить светкиного лица, но на последнем предложении ее интонация теплеет, и я понимаю, что она улыбается.

- Чего приснилось-то? - интересуюсь я.

- Угу, ща расскажу. Только не мельтеши, будь другом. И оденься, тут холодно, не ходи голый. Надень что-нибудь, трусы, футболку. В коридоре возьми с сушилки.

- Мне не холодно, - я присаживаюсь на край кровати неподалеку от Светки.

- Холодно, холодно, ты потому и не спишь. Оденься, пожалуйста.

Я не двигаюсь. Потом встаю, выхожу в коридор, одеваюсь и возвращаюсь. Сажусь обратно на кровать. Молчу.

- Ты чего, обижаешься? - спрашивает Светка, - Мне уже и покомандовать тобой нельзя? Мда, как все запущено...

- Не обижаюсь, - говорю я, не оборачиваясь.

- Хорошо, я больная. Ты абсолютно прав, это психическое отклонение. Мания контроля. Только интуиция у меня почему-то работает лучше. И в итоге я всегда права!

- Света, ну что ты, конечно, права.

- А почему ты не сразу оделся? Лень было? Или слушаться не хотел?

- Сложно сказать... Сложный комплекс эмоций...

- Да все элементарно! Зачем усложнять? Тебя бесит, что у нас с тобой все вот так, не как у нормальных людей. Что я тобой занимаюсь. Ты заложник навязанной тебе гендерной роли. Которая, если разобраться, оставляет тебе еще меньше свободы, нежели я...

- Не знаю... Мне кажется, я свободен от этих стереотипов, типа, какой должен быть настоящий мужик...

- Конечно. Это я тебя освободила. При мне ты не боишься показаться слабым, уязвимым. Не боишься заплакать. Вспомни, когда ты в последний раз плакал до нашего знакомства? Когда-то в детстве.

- Да уж, с тобой наплачешься...

- Не иронизируй. Смешного тут ничего нет. Пойми, ты потрясающий парень. Кто бы еще настолько мне доверился... Я дико благодарна тебе, не устаю повторять... Но иногда ты взбрыкиваешь. Упрямишься! Вот как сейчас. Я что, сказала что-то обидное? Просто попросила одеться. О здоровье твоем беспокоюсь.

- Я же в итоге послушался.

- Однако без внутренней борьбы не обошлось. А никакой борьбы вообще быть не должно! Молча пошел, оделся. И все. И забыли.

- Ладно, это будет мне уроком на будущее.

- Дай Бог. Дай Бог, чтобы это послужило уроком.

- Ладно, Свет, действительно, проехали.

- Давно бы уж проехали. Ладно, молчу.

- Что приснилось-то? Ты как сама не своя.

- Что приснилось... Ты и приснился! Между прочим, сон был про то же самое! О нашем противоборстве!

- Да какое противоборство... Я давно признал твое главенство...

- Но признал ли ты его всем своим существом? Вопрос. Слушай, что было во сне. У нас на даче, в начале лета, в ясный-ясный, солнечный-солнечный день я наказывала тебя розгами. Не помню, за что, не суть. Может, за что-то совсем абсурдное, как это часто бывает во сне, у снов, как известно, своя причудливая логика. Как это обычно у нас бывает, ты был полностью обнажен, солнечный свет, врывавшийся в распахнутые окна, ложился на мебель и доски пола, золотил твое прекрасное тело... Пели птицы, терпко пахло травами, как пахнет только поздней весной или в начале июня... И до того все это было реалистично, что просто оторопь берет. Я хлестала тебя сильно, размеренно, чувствуя необыкновенный прилив сил и эмоциональный подъем, с ощущением полного морального права... Ты подергивался, вскрикивал, но в целом держался молодцом... По-моему, я даже похвалила твою выдержку... Но вдруг... Среди этого солнца, среди этих запахов - ты вдруг вскакиваешь с безумным взглядом, выхватываешь прут у меня из руки, ломаешь напополам, потом еще напополам, отбрасываешь ошметки, стискиваешь мне руками предплечья и начинаешь трясти, как тряпичную куклу, взад-вперед, с каким-то диким остервенением...

- Света, но ведь это только сон.

- Да... Самое страшное - это были твои глаза... Абсолютно чужие. Я и сейчас боюсь. Боюсь взглянуть тебе в глаза.

- Давай включим свет. И посмотрим друг другу в глаза.

- Не надо. Хочу самостоятельно победить свой страх.

- Как знаешь. Но ты ведь понимаешь, Свет, что наяву я так никогда не поступлю?

- А где гарантия? Вдруг подсознательно ты этого хочешь?

- Ну, привязывай меня, раз боишься сдачи получить, - смеюсь я.

Светка слабо смеется в ответ.

- И все-таки, - продолжает она, - Не слишком ли я безжалостна с тобой? Не слишком часто наказываю? Ты уверен в том, что тебя устраивает такая жизнь?

Я немного медлю, пытаясь сообразить с ответом.

- Не отвечай. Твое замешательство говорит само за себя. Значит, все правильно. Неудивительно, что мне такое приснилось, - Светка в ночной рубашке принимается бродить по спальне. Раздергивает шторы, спальню заливает бледный свет. Как будто четче становятся редкие звуки с улицы.

- Покурю, не возражаешь? - спрашивает разрешения Светка. Я киваю.

- Заберись под одеяло, я окно приоткрою, - Светка извлекает из шкафа свой зимний бушлат, надевает поверх ночной рубашки, приоткрывает створку окна, залезает с ногами на подоконник, закуривает сигарету, затягивается, стряхивает пепел в жестяную пепельницу, которую держит в другой руке. Я лежу под одеялом, и мало-помалу начинает забирать дремота.

- Свет, я тут посплю пока, - сообщаю я сквозь зевок.

- Что? А, да спи, конечно, спи-спи, - говорит Светка лицом к окну, куда выпускает дым.

Но зачаток несостоявшейся ссоры, светкино сновидение, бледный свет с улицы - все это атакует истомившееся воображение, и после пары минут бесплодных попыток сна я усаживаюсь в кровати, облокотясь на стену и не сводя взгляда со Светки.

- Мне вот тоже не спится, - сетует она, спрыгивая на пол, - Что делать будем? Хочешь, выпьем чаю. Займемся любовью.

Мы молча обнимаемся. Тело холодят пуговицы светкиного бушлата.


***

При свете маленькой лампы мы пьем на кухне чай. Время от времени Светка блаженно потягивается.

- А знаешь, - заговариваю я, - Сейчас мне кажется, что ты действительно бываешь со мной чересчур строгой. Чуть что - розги...

- Это тебе после оргазма всегда так кажется, - Светка делает небольшой глоток чая.

- Ну, а как насчет твоих оргазмов? - безмятежно интересуюсь я, - Разве они не делают тебя добрее?

- Я че, злая? - делает Светка большие глаза, - И вообще, Сергей, - присовокупляет она через паузу, - чем меньше ты готов смириться с наказанием, тем строже мне хочется быть. Уж не знаю, как это работает, однако факт.

- Хм. Сама только что хотела быть помягче.

- Хотела бы, - Светка отставляет допитую чашку и снова потягивается, - Но розги так волшебно действуют... Так отрезвляют... Будешь возражать?

- Действует, конечно. Но какой ценой?

- А какой такой ценой? Немного терпения... Детишек малых и то сильнее драли в былое время.

- Ну и напрасно. Мне их жалко.

- Мне тоже их жалко. А тебя почему-то нет. Ты прям преображаешься.

- Не спорю, но...

- Без но! Захочу - прямо сейчас высеку, прямо здесь! В принципе, есть где размахнуться. Если облокотить тебя на стол...

- Среди ночи? Я буду орать...

- Заткнем тебе рот! А? Что скажешь?

- Действительно, тогда уже ничего не скажешь.

- То-то же. Зря тебя предки не пороли. Зря? Отвечай.

- Не знаю...

- Зато я знаю. И всегда так. Я почему-то знаю, а ты нет. Ты по жизни неуверенный какой-то. Вот меня к тебе и послал Господь.

- Да, кстати...

- Чего?

- Ты сказала - Господь... И я вспомнил...

- Что?

- То, что со мной случилось прошлым воскресеньем, когда мы были в церкви...

- Да? А почему не рассказывал?

- Сначала я просто не знал как сформулировать, настолько оно было неожиданным и непохожим на все предыдущее... Потом у нас не было времени...

- Ну да. Кручусь с утра до ночи как белка в колесе. Да и ты тут... не прохлаждаешься. Дом в превосходном состоянии. Вот ты скажи мне, если бы я тебя жалела...

- Постой... Дай рассказать...

- Да-да, расскажи, конечно.

- Мы стояли рядом, это произошло уже ближе к концу литургии, ты шептала молитвы, я просто стоял как обычно и думал обо всем подряд... И вдруг в голове стало пусто... Осталось только чистое восприятие, нечего и незачем было облекать в слова... Будто все слова забылись. Оставались хор, золото иконостаса, солнечный свет, пробивавшийся, казалось, отовсюду... Я вдруг понял, что такое Божественная любовь...

- Ну наконец-то. От души поздравляю.

- В этот момент я почувствовал, что Бог меня любит...

- Он всегда тебя любит, дружочек.

- Но в тот момент...

- В тот момент ты ответил ему взаимностью. А потом - опять разлюбил. Очень жаль.

- Разлюбил? Почему?

- Ну, ведь то состояние прошло. Сменилось более будничным. Иначе бы ты не рассказывал об этом опыте как о каком-то выходящим из ряда вон.

- Сменилось, да. А у тебя... Неужели ты всегда это чувствуешь?

- Первый раз лет в пятнадцать. Ну и потом... С переменным успехом.

- Да, я начинаю понимать, почему ты так истово все соблюдаешь...

- Погоди, тебя еще не так накроет, - Светка тихо улыбается чему-то своему.

- Но что меня беспокоит! Что озадачивает! Пожалуйста, дослушай... Понимаешь, в том состоянии я, кажется, не смел бы прихлопнуть и комара! Такую нежность испытывал ко всему вокруг! Такую любовь... И ты, как я теперь догадываюсь, испытываешь еще больше этой нежности! Но когда ты при этом с таким спокойствием берешься за розги...

- Скажешь тоже, комара прихлопнуть. Я и тебя не смогла бы прихлопнуть. А наказать бывает надо.

- Но неужели... одно с другим не диссонирует? Любовь, всепрощение... И эта боль...

- Не диссонирует, расслабься. Вот у тебя, действительно, не вышло бы меня наказывать. Вера пока слабовата. Сорвался бы в ярость...

- Куда там, ярость. У меня и рука не поднялась бы.

- Я наказываю тебя исключительно соразмерно проступку. Я вижу проблему и вижу лекарство. Противное, горькое, да. С удовольствием предпочла бы какие-нибудь укольчики тебе ставить безболезненные, влияющие на поведение, - смеется Светка, - но, Сереженька, чтобы осознать некоторые вещи, пострадать иногда просто необходимо. Ты бываешь злым, раздражительным, унылым. Перестаешь видеть себя со стороны, воображаешь, что ты - пуп земли. И сам страдаешь, и мне несладко. Так что клин клином. А впрочем, проведем эксперимент. Поживи-ка без розог с полгодика. Лады? Видишь, какая я добрая!

- Ну, давай попробуем, - соглашаюсь я.

- Отлично, по рукам. А теперь спать.


***

Близится рассвет, но мы все еще лежим без сна. Странно, я будто чего-то лишился, будто остался один... Хотя вот она, Светка, под боком. И не обижается. Более того, пошла навстречу, сама предложила перестать наказывать...

- Свет?

- Ну.

- Не спишь?

- Чего-то нет.

- И я.

- Чего так?

- Не знаю. Наш разговор... Твое предложение... Ты это всерьез?

- Ну да. Ты решил, что я жестокая, да? Я не хочу быть жестокой в твоих глазах. Попробуй, поживи без этого. С полгодика. Посмотрим, как это на тебя подействует.

- А может, лучше оставим все по-старому? А то чего-то беспокойно...

- Хм. Как знаешь. Но тогда пеняй на себя, щадить не буду...

- Спасибо, Свет... Наверное, так со мной и надо...

- Конечно. Я всегда это знала.

- Спасибо, Свет...

- Угу, пожалуйста...

Через мгновение мы спим.

На большой перемене Василиса заманила Ксюшу к себе - ее девятиэтажка располагалась аккурат за университетским корпусом.

- Ксюш, чего лица нет? - спросила Василиса у подруги, доедая жареный картофель, - Бери, там тебе пол-сковородки! Сразу повеселеешь! Наивысшее из доступных человеку удовольствий - еда. Кто-то из великих сказал.

Ксюша не шелохнулась. Василиса молча доела, встала, поместила в раковину пустую тарелку и повернулась к Ксюше, облокотясь корпусом на умывальник и скрестив на груди руки.

- Колись! Чего на этот раз? Снова дома выдрали? Молчание - знак согласия!

Василиса выставила перед Ксюшей полную тарелку картошки.

- Цени заботу о пострадавшей!

- Спасибо, Вась... Чего-то неохота...

- За что досталось-то? За дело?

- Какая разница...

- Ну ты даешь! "Какая разница"! Есть разница. Хочешь, жалобу напишем на твоих предков! У меня блат в деканате. Мигом приструнят.

- И чего? Лишат их прав? А меня в общагу?

- Нда, это для тебя не вариант, - пробормотала Василиса, - А вообще, свет мой Ксения, кончай уже драматизировать... В чем проблема-то? Наказали - так тебе же лучше! Значит, любят! Заботятся!

- Да ну тебя, Васька, ничего ты в этом не понимаешь, в любви и заботе, - вздохнула Ксюша и слабо улыбнулась.

- Да куда уж мне, я девушка простая, не то что некоторые... Ну хорошо, объясни мне, что тебя не устраивает! Может, я действительно чего-то не понимаю?

- Васечка, мои родители - самые-самые лучшие...

- Ну да. Балуют они тебя. Вы только посмотрите на нее, принцесса на горошине, чуть что не по ее правилам - в слезы! И с кислой мордой ходишь потом полторы недели. Чаще драть тебя надо, чаще! Поняла? На носу себе заруби!

- Да ну тебя, Васька, это ты говоришь потому что привычная...

- И ты привыкнешь. И кстати, общага бы пошла тебе на пользу.

- Так, мне, наверное, пора...

- Да не лезь ты в бутылку, картошечки вон поешь, поговори как с подругой, мы ж с детсада не разлей вода... Ну что, что тут такого? Уверена, они и наказывают-то вполсилы. Жалеют.

- Вообще-то они в принципе не по этой части. Знаешь, можно ведь и без распускания рук воспитывать.

- Еще бы не знать. Морок двадцатого века. Благополучно схлынувший. Поняли, что почем. Пальчиком не трогали, эгоистиков растили. Себе на беду. У тебя вроде по истории хорошие оценки, да?

- Да, Васечка, избавь меня, пожалуйста, от исторических экскурсов... Я
все прекрасно знаю. Может, это для тебя новость, но даже в наши дни есть противники физических наказаний...

- Да, это так. Но их все меньше.

- Но они есть.

- Да черт с ними. Есть, и есть. В камеру мы их за это не сажаем. Твои-то предки все ж не из таковских. Имеется на плечах голова. Ты извини, я уж так, по-простому...

- Ничего, все в порядке. Так вот, вообще-то они против того, чтоб наказывать. Но так устают к концу рабочей недели... И вчера... Они снова включили Правительственный канал...

- Ну и что? Мы всей семьей смотрим Правительственный канал. Весьма повышает настроение. А ты с ними почему не смотришь? Тебе ведь уже есть восемнадцать.

- Я как-то включила... Выдержала две минуты... Стало физически тошно...

- Почему, котеночек?

- Это было так жестоко... Так несправедливо...

- Несправедливо? Хм. А ну-ка объяснись.

- Нет, я не это имела в виду... Конечно, все эти люди совершают то, за что их этому подвергают...

- Очень даже справедливо! Так им и надо! Еще и не так!

- Да-да, они совершили все эти правонарушения... По глупости, по незнанию...

- Какая разница, почему? Закон есть закон.

- Но кара несоразмерна! Не просто боль - позор на всю страну...

- А че, нормально, звездный час, - усмехнулась Василиса.

- Да, я понимаю, ты, наверное, права, так им и надо... Но меня поражают рейтинги! Как можно накачиваться круглыми сутками всей этой мясорубкой? Даже новости не так популярны!

- Да уж, это поинтереснее новостей. Такие эмоции! Накал страстей. Возмездие, расплата. Воздаянье...

- Ну так вот... Мои родители, как такого насмотрятся, сразу обо мне вспоминают... Требуют табель... И вот результат...

Ксюша умолкла, застыла в неподвижности и, казалось, вот-вот расплачется. Василиса ласково погладила подругу по голове.

- Ну-ну, котеночек, не все так страшно... Просто старайся лучше учиться...

- Это так жестоко, - по Ксюшиной щеке покатилась капля, - Так несправедливо...

- Тебя послушать, мы все тут какие-то звери! - немного нервно вскричала Василиса, - Собрались специально, чтоб замучить бедную девочку! Да ты со стороны на себя взгляни, потом уже говори про жестокость!

- Я... Я жестокая, да? Ты так считаешь, Васенька? Правда?

- А че, неправда? Отец и мать все для тебя делают. А ты им не можешь достойными оценками отплатить. Не жестоко? Жестоко.

- Да, они произвели меня на свет...

- Про это я вообще молчу! Жизнь!! Ценнейший дар...

- Я в этом не уверена. Не уверена, что жизнь - благо...

- Ай-ай-ай. Как нам не стыдно. Да ты понимаешь вообще, что ты такое говоришь? Ух, я бы тебя, - Василиса стиснула обе ладони в кулаки и блаженно зажмурилась, - Изнеженная истеричка, вот ты кто!!! Жизнь - это... Это... - Василиса закатила глаза, - Как можно клеветать на жизнь?!! Бери с меня пример! Я благодарна за каждый день!

- Кому, родителям?

- Родителям, стране, согражданам. Всем людям Земли! Благодарна! Просто за то, что они есть!

- Оптимистка...

- А ты зануда. Маленькая избалованная зануда. Что лучше?

- Не знаю. Мне пофигу на жителей Земли. Я маму с папой люблю. Но когда они насмотрятся этой мути, их будто подменяют...

- Как ты сказала? Мути? Это они так выражаются? Откуда в тебе это? Из отчего дома? Ну и дела, - присвистнула Василиса.

- Да по-всякому выражаются, какая разница...

- Почему, мне интересно. Ну-ка процитируй еще что-нибудь, - Василиса просунула руку с айфоном под стол, незаметно успев включить звукозапись.

- Да зачем тебе это, Васька? Настучать собралась в деканат?

- С чего бы? Это между нами. Буду нема как рыба. Как могила.

- Ну, у себя дома они много чего позволяют.

- Например? Приведи пример!

- Вчера они ссорились у телевизора... Переключали каналы один за другим... Смотрели, не переставая ссориться... Потом отец предложил: "Ну что, посмотрим этот бред?" Мать не ответила. И он переключил на Правительственный. И они замолчали. Я сидела у себя в комнате и слышала, как звуки ссоры сменились ударами и криками из телевизора. И очень скоро наступил мой черед стонать и вопить...

- Поучительная история, котеночек, спасибо за откровенность, - Василиса извлекла айфон из-под стола и вызвала деканат, - Але, Мария Львовна? Снова неблагонадежка, да-да, пятая за неделю. Сама удивляюсь. Аудиофайл - показания дочери - высылаю вам на электронный адрес. Что вы, не за что, это вам спасибо! - не отрывая айфона от уха, Василиса резко двинула локтем в лицо Ксюше, попытавшейся выхватить айфон из василисиной руки. Ксюша схватилась за лицо и бессильно заскулила.

- Ничего, бывает, - утешила подругу Василиса, - И не обижайся, лады? Сама ведь все понимаешь. Я просто исполнила гражданский долг. У меня и выхода-то не было другого. А ты специально предков сдала, да? Отомстить решила?

- Нет... Правда, нет... - Ксюша вдруг зарыдала в голос, - И теперь... Теперь их тоже накажут?.. В прямом эфире, да?..

- Боюсь, этим дело не ограничится, - задумчиво протянула Василиса, - Возможно, тебе придется перебраться в общагу... Я как-то не подумала, нравы там конечно не те, к каким ты дома привыкла... Ладно, будет видно. В конце концов, это тебе даже полезно. Тебе следует отнестись к этому как испытанию, ты станешь сильнее... Я правда так считаю. Правда. Ксюха, блин!!! Не смотри на меня так!!!

Ксюша перевела взгляд на стену.

- Боже ты мой, совсем скоро пара! - глянула Василиса на экранчик айфона, - Ну, засиделась я с тобой... А ты так и не съела ничего. Остыло, наверное. Разогреть?

- Ничего. Я так. Спасибо, - с третьей попытки Ксюша проткнула вилкой картофельный ломтик, отправила его в рот, прожевала и проглотила.


(2017)

1. ПИСЬМО С НАТУРЫ

- Ты, Сереж, не стесняйся, Софья Сергеевна человек свой, - Светка надела очки и выглянула из-за распахнутого этюдника, - Вот тут, Сонечка, прямо на свету, да?
- Ой, Свет, тут шикарно вообще, - не поднимая глаз, Соня чинила карандаш.
- Солнце, чего ждем? – Светка примерилась грифелем к ватману.
- Окно закрой, - я стоял среди комнаты, скрестив на груди руки.
- Ах эти нежные создания, - Светка захлопнула форточку, - Ну?!
Я сбросил футболку и джинсы. Соня улыбнулась.
- А голым ему слабо? – Соня улыбнулась шире, и наши взгляды встретились, - Свои же все, - Соня оглянулась на Светку.
Раздевшись окончательно, я принял условленную позу. Цокнув языком, Светка качнула головой, чуть вздернула плечами и обратила взор к себе на лист; Соня, продолжая улыбаться, сконцентрировалась на собственной работе.


2. ПРОШЛО ДВА ГОДА

- Сонька-то, - воскликнула Светка, вынимая пирог из духовки.
- А? – встрепенулся я.
- Институт бросила, родину покидает, - пирог опустился на стол, - замуж, видите ли, собралась!
- Сонька? Как так?
- А вот так. Последний стыд потеряла. Араба окрутила, басурманка. Дома не нагулялась.
- Да что ты говоришь…
- Сереж, пирог кушай, для тебя старалась.
Светка сполоснула руки, развязала передник, распустила косу и уселась рядом, прикорнув у меня на плече.
- А ты чего? – я жевал пирог.
- Налопалась уже, пузо не выдержит. А ты смотри, казак, как следует наворачивай! – Светкин кулак небольно ткнулся мне в живот.


3. ОБЩАГА

Впервые в жизни я набрал сонин мобильный.
- А, ты… - дружелюбно-устало отозвалась Соня, - Случилось че?
- Повидаемся может чуток?
- Очень вовремя позвонил, я улетаю завтра. Давай приезжай, соседка на дачу свалила. Адрес знаешь? Сигарет возьми по дороге, да пива нехолодного – горло простудила.
У Соньки я бывал не раз, но оказаться с хозяйкой комнаты наедине мне предстояло впервые – я волновался, а Светке солгал, что еду к родителям.
От конечной станции метро следовало ехать двадцать минут трамваем – из-за пробок и снегопада дорога заняла еще больше времени, и когда около десяти вечера я стоял во дворе общежития под окном сониной комнаты, свет там уже не горел – я решил, что Соня меня не дождалась и уехала гулять в центр. Я все же достал из кармана рублевую монету и метнул в стекло второго этажа. Через полминуты в комнате зажгли лампу, за окном явился силуэт. Я вошел в здание и встал на вахте. Спустя пару минут спустилась Соня – худая и невысокая, в длинной засаленной тельняшке, с короткими темными волосами торчком.
- Привет, Серый, разбудил ты меня… Дядь Борь, это со мной, дружок мой по Днепропетровску, до утра перекантуется... – Охранник кивнул, не поднимая глаз, - Иди давай, - Соня взяла меня за руку и провела мимо вахты, - Очень рада, что ты пришел, - мы шли по коридору, - сюда вот, налево, я тут собираюсь, не обращай внимания на обстановку…
Соня закрыла дверь на ключ и отправилась в глубину комнаты. Я осмотрелся. Мебели почти не было. В углу громоздилась стопка из книг, компакт-дисков и предметов одежды.
- Ты разуйся, а то я пол вымыла. О, шикарные у тебя носочки! – обрадовалась Соня, уставясь на светкину работу – вязаные носки в славянских узорах, - Пиво есть чем открыть?
Мы пили, я устроился на полу, Соня на кровати.
- Только я на ночь не останусь, Сонь, - я нервно стукнул об пол донышком пустой бутылки.
Соня промолчала.
- К Светке поеду, - оправдался я.
- Куда это ты сейчас поедешь? Час ночи, трамвай не ходит.
- А я до метро тачку поймаю, а там на последний поезд успею.
- Как хочешь, чувак.
- Ну я еще посижу здесь минут десять и поеду.
- Чувак, я не тороплюсь.
Мы помолчали.
- Сонь…
- А?
- А ты этого… любишь… араба своего?
- Член у тебя длинный такой, ни у кого таких не видела. Интересно, сколько сантиметров в состоянии эрекции?
- Не измерял… - чуть растерялся я.
- Не измерял?! – Соня тихо рассмеялась, - А я-то думала, уточню у тебя эту информацию… Так что у Светки узнать придется, - Соня глубоко затянулась сигаретой.
- Я, это, пойду… Метро…
- Постой, - Соня поднялась с кровати и направилась к вещам, сложенным в углу, - Это тебе, - Соня порылась в куче, - Вот, с детдома еще…
Она извлекла маленький красный предмет.
- Волчок, - радостно-нервно отреагировал я.
Опустившись на корточки, я раскрутил игрушку на полу. Соня пристроилась рядом. Заиграла мелодия, замелькали огоньки. Мы следили за вращением, не поднимая глаз друг на друга.
- Придет серенький волчок и ухватит за бочок, - тихо продекламировала Соня с интонацией отличницы младших классов и украдкой взглянула на меня. Уши и щеки ее заметно покраснели. Волчок замер, отчаянно дернувшись вбок.
- Спасибо, - я спрятал подарок в карман.
- Не за что.
Я обулся и надел куртку.


4. НА КУХНЕ

- Все, Свет, иду, бегу, еле на метро успел, - говорить не хотелось; рука, сжимавшая трубку, замерзала на ночном морозе.
- Умница, бегом-бегом, жду-не дождусь!
- На пироги? – свободной рукой я туже заматывал шарф.
- На розги!
Лексикон был привычный светкин.
- Смешно, да?
- А кому-то будет не до смеха… Давай беги, не боись!
- Ну, чего так долго, мама задержала? - Светка приняла куртку, - Чего молчим, солнышко? – Одета она была словно для приема гостей – белоснежная рубаха навыпуск, синяя юбка до пола, коса.
- Это ты по какому случаю такая красавица? – я прошел на кухню.
- Я всегда красавица, - Светка отправилась за мной и села за стол прямо напротив.
- Да я уж думал спать ложиться…
- Знаешь, я тоже думала.
Я растерялся. В воздухе витало напряжение.
- Свет… Ты… Это… Не сердись…
- Ну рассказывай, что дома, как мама, как папа?
- Привет передают… Свет, ты чего так нарядилась?
- Да день сегодня такой особенный. Как мама, хвалит тебя?
- Да… Нет… Не особо…
- На, читай, - Светка протянула мобильник. «SESTRA, POLASKOVEE - VLJUBITSYA I POMINAY KAK ZVALI :)))» - высветилось и погасло смс-сообщение.
Поднять глаза я побоялся.
- Солнце, ты где гулял, отвечай?
Я молчал.
- Я-то приласкаю… – вздохнув, моя возлюбленная покачала головой.
- Света! Послушай! Между нами ничего не было!
- Очень смешно, – Светка улыбнулась, - Еще бы было что между вами! Сонька небось не дура, знает, когда и с кем…
- Тогда я не понимаю…
Светка взмахнула рукой перед моим лицом, прищелкнув пальцами справа и слева.
- Солнце, очнись! За слова свои кто отвечать будет? Кто сказал, что домой поехал?
- Света…
- Тс-с-с-с… - Светка поднесла палец к губам, - Все, солнышко, концерт окончен. Марш в комнату сию же секунду.
Я не двигался с места, не понимая, к чему она клонит. Заметно волнуясь, Светка выставила локти на стол.
- Сюрприз тебе приготовила. В ванной дожидается.
Там горел свет - я вошел – три длинных прута, очищенные от почек и мелких сучков, плавали в наполненной до середины ванне.
Я отшатнулся. Слов не было.
- Знаешь, солнце, как на Руси бесов изгоняли? Вот этим сейчас и займемся.
- Светка, че, сдурела совсем, на славянах своих?
- Солнце, - наконец негромко сказала Светка, - Или ты сейчас будешь делать все, как я скажу – или – я собираю вещи…
- Да уезжай, как хочешь, не буду я с тобой в эти игры играть…
- Это ты со мной в игры играешь. А теперь ступай, я здесь спать буду.
- Ну уж нет, Света, ты иди ложись, а здесь лягу я, - я вышел и вернулся на кухню с ковриком и спальным мешком. Света пронаблюдала за моими действиями и ушла в комнату.


5. ПОД УТРО

Сон не шел. Три сигареты - одна за другой - успокоиться не помогли. Онанизм не удавался – реальность ситуации одерживала верх над вымыслом, и возбуждение пропадало. Прошло два часа. Я заглянул в комнату – Светка сопела носом. Не выдержав одиночества, я разделся – донага – и лег. Сквозь сон Светка улыбнулась, прижалась ко мне всем телом – и проснулась от этого ощущения.
- А, ты… - встрепенулась Светка и погладила меня по голове, - Ну ничего, солнышко, ничего… Бывает… Сама грешна, каюсь… Раз согрешил – каяться надо, да, солнышко? – шептала Светка.
- Да… Да… Прости… Прости…
- Ну спи, спи, солнышко, сейчас усни, а утро вечера мудренее - разулыбалась она в темноте и нашла губами мои губы. Мы поцеловались. Светка тихо погладила напрягшийся член, - Только не сейчас… Спи, Сереженька, спи, спи…
- Не уедешь? Свет, не уедешь завтра, нет? – я проваливался в сон.
- Не уеду никуда, не бойся… Спи давай…


6. РАСПЛАТА

Я был один под одеялом. Комнату заливал свет. На кухне кипела жизнь. На табуретке в изголовье кровати я увидел разбухшие от воды прутья.
- Не проспал, не бойся, - вошедшая в комнату Светка была одета как накануне, - Уговор не забыл?
- Свет, давай попозже, я не проснулся толком…
- В душ и обратно.
Выбираться наружу в этот раз не хотелось особенно долго. Я закрутил краны и отправился в комнату. Кровать была заправлена, а поверх покрывала постелена чистая простыня. Я замер. Светка держала прут. Я сел на простыню. Светка замерла в напряжении. Я помедлил еще несколько секунд – и улегся, опустив лицо на руки.
Глубоко вздохнув, Светка взад-вперед прошлась по комнате, пробуя воздух розгой. Меня заколотило в ознобе; Светка, казалось, волновалась не меньше моего. Наконец, избрав оптимальную позицию, она примерилась, тронув тело сырым и холодным.
- С нами Бог, - Светка перекрестилась и размахнулась.


7. МУЖЧИНЫ НЕ ПЛАЧУТ

- А хорошо, что сегодня, а то всех соседей бы перебудил адскими воплями, - я находился в той же позе, а Светка втирала мне в кожу обезболивающее средство, - Теперь, Сережа, если что-нибудь не так – будет как сегодня... А че с вами церемониться? Вот так, мое солнышко, вот так, - старалась Светка, - всегда теперь так будет – чтобы не забывал, на каком ты свете… А то пачку в день стал выкуривать, к Софье Сергеевне повадился на рандеву, мат через слово… Вот так, вот так, Сережа… А я, знаешь, детство вспомнила – Грачевку родную – я чуть что – мама прыгалки вчетверо – и давай соседям веселую жизнь устраивать… Ну а что соседи? Свои все люди-то, у самих дети есть… Дело житейское… Только так в институт и поступила – год за книгами просидела, готовилась с утра до ночи, с матушкой-то у меня шутки плохи, сам знаешь… А ты, Сережа, как экзамены сдавал? Знаем-знаем, можешь не отвечать… Большие связи у нас… Вот, минуточек десять лежим – и идем завтракать…
- Спасибо, Свет…
- Не за что, солнце, - Светка закрутила тюбик, - А реветь, Сережа, стыдно. Терпеть надо. Терпеть да зубы стискивать, - Светка встала и отправилась на кухню.


8. СЕТЬ

«Как долетела? Как дела?» - отправилось в Египет электронное сообщение. Стучать по клавиатуре приходилось стоя.


(2009)

1.

Прогрохотало - и забылось...
Трясиной дней заволоклось
В чей такт синхронно сердце билось?
Что мыслилось? куда влеклось?

Теперь как белый лист бумаги
Моя бессмертная душа
Как в стужу лай ночной собаки
Как прикасание ножа


2.

Зачем иду и спотыкаюсь
Зачем рыдаю и смеюсь
Зачем пою и затыкаюсь
Зачем надеюсь и боюсь

Зачем, скажите мне на милость,
Встаю с кровати день за днем
Зачем бессмертие приснилось
Телам, сдаваемым внаем?


3.

Избавительница смерть
С узнаваемой походкой
Надвигающийся смерч
Небеса прямой наводки

Завершается рассказ
Разбивается корыто
Выполняется наказ
Чтоб все было шито-крыто


4.

Казалось бы казалось в среду
В четверг, в субботу, наконец
Я окончательно уеду
Оттуда, где я не жилец

Так нет - влачу существованье
И в будний день и в выходной
В заложниках у обещанья
Земле, до ужаса родной


5.

Сон о том, что я родился
Сон о том, что я живу
Сон о том, что заблудился
Что растрескался по шву

Сказки этой продолженье
Знать, конечно, я не прочь
Только чую пробужденье
Видно, на исходе ночь

(2016)

Да, заметка скорее имеет отношение к личной мифологии ее героев, ведь проверить-то невозможно

В полдень я получил от Светки e-mail.

"Здравствуй, маленькая безобразная негодница. Расстались каких-то три часа назад, а я уже скучаю и жду не дождусь когда тебя увижу. Наверное, это потому что за завтраком толком не пообщались, не успела духовно насытиться. А вообще, это хорошая идея, иногда давать тебе выспаться по утрам, я сегодня, как проснулась, долго наблюдала за тобой спящим, тоже, в общем, форма доминирования. Зато вчера поговорили на славу, о многом задумалась... И кстати, сегодня мы продолжим нашу беседу, кое-что предстоит прояснить))) Твой распорядок стандартный + поливка фикуса!!! Не позабудь спросонья, умоляю. На работе все как всегда, срочных дел особо нет, так что пишу тебе письмо в спокойной обстановке... Оксанка настоятельно просит передать привет, честно передаю, видишь, не такая уж я ревнивица. Обязательно сделай зарядку (штрафные отжимания в силе), это полезно не только для здоровья. Ибо комфорт твой злейший враг, надеюсь, ты хорошо запомнил наш последний разговор на эту тему))) Все, не могу больше писать, ко мне уже лезут с заданиями. Люблю, целую, до встречи дома!!!)))"


***


Светка переступает порог. В руках - пакеты из супермаркета, она сует их мне, не глядя.
- Ну, как ты? - кричу я с кухни, сортируя купленное Светкой.
- Мне необходимо принять душ, - слышится из коридора, - Жди в комнате.
Разобравшись с покупками, я устраиваюсь в комнате в кресле. Светка, вымытая и переодетая в домашнее, плюхается напротив на кровать.
- Идеальный порядок, - Светка обводит глазами комнату, - Умничка.
- Я рад.
- Женский род, мы договаривались.
- Прости. Никак не могу привыкнуть.
- Придется... Кстати, сегодня ты будешь Людой. Итак, Людочка, вы заслужили поощрение за образцовое исполнение ваших домашних обязанностей... Хммм... Как бы вас поощрить...
- Нет, Свет. Прости. Не могу я так.
- Ты слишком серьезен. Это же просто игра! Родители, к примеру, назвали тебя Сережей, тоже ведь условность... Сегодня Сережа, завтра Сережа, послезавтра опять Сережа. Хорошо, я поняла. Пощадим хрупкую психику. Будешь Геной. Согласен?
- Геной еще куда ни шло.
- А почему девочкой не хочешь? Мне просто по приколу. Не вчитывай лишних смыслов. Ладно, сегодня будь по-твоему, - Светка улыбается, - Я очень рада тебя видеть.
Мы молча друг на друга смотрим. Светка первой отводит взгляд.
- У-у-у, не могу выдержать, - сокрушается Светка, - Огонь, чистый пламень... Видел бы ты себя...
- Мне хватает тебя, - я улыбаюсь.
- Хватает взгляда, да? Ну вот, а ты переживал...
- Я не переживал. Я интересовался. Мне хотелось выяснить.
- Ну вот все и выяснилось. Без слов. Глаза в глаза.
- И все-таки мне будет тебя не хватать.
- Я - вот она я, я здесь, с тобой! Чего ты выдумал, глупый?
- Все-таки это шок. Твое решение. И я не понимаю, чем оно продиктовано.
- Какое такое решение? Я не отменяла близость на веки вечные. Вполне возможно, мне еще захочется. Просто не сейчас. Не в этот период. Мало тебе было?
- Мало. Я все время хочу.
- Хоти. На расстоянии. Так лучше. И отношения чище.
- Света, разве в этом было хоть что-то нечистое?
- Не было. Нет, конечно. Ты не должен принимать это на свой счет. Просто мне неохота.
- Тебя что-то мучает? Может, ты скрываешь истинную причину? Хочешь, поговорим об этом?
- О Боже, только не начинай меня спасать... Почему если человеку неохота секса, с ним непременно должно быть что-то не так? Людям, вообще-то, не свойственно постоянно хотеть секса, природа такого не предусматривала! Культ секса во многом навязан извне... Ты, как мужчина, видимо, больше подвержен этой пропаганде...
- Подожди, причем тут это! Тебе ведь самой нравилось, не мне одному! Что произошло? Уже не нравится? Плохо было в последний раз?
- В последний раз, м-м-м, это было божественно. Я полностью в тебе растворилась. Или ты во мне, неважно...
- Вот, видишь! Тебе нравится!
- Мне вообще-то много чего нравится. Плавать. Есть что-нибудь вкусное. Гулять по незнакомому городу... Но я не хотела бы зависеть от всего этого, становиться пленницей удовольствий... Обойдусь и так...
- А я, кажется, нет... Иногда мне все-таки нужна будет разрядка...
- Уверен?
- Не знаю... Может, разрешишь мне мастурбировать иногда...
- Как-то разрешила, помнишь? Зрелище было не из приятных.
- Я мог бы делать это один... Когда ты не видишь...
- Я подумаю, - безучастно обещает Светка, и на некоторое время мы замолкаем.
- Ну хорошо, а спать-то почему мы будем раздельно? - продолжаю я расспросы, - Между нами может ничего не быть, но совместный сон - само по себе немало...
- Мне удобнее в кабинете. Да и тебе будет просторнее. И потом, я ведь не лишаю тебя абсолютно всех тактильных ощущений! Иногда мы будем обниматься. Более того, я сама в этом нуждаюсь. Так же как и ты. Давай закроем тему, я уже все обдумала и решила. Попробуем так. А там видно будет.
- Угу.
- Я вот хотела обсудить с тобой... Нечто совсем другое... Наш вчерашний разговор...
- Да, ты писала, что он о многом заставил тебя задуматься...
- И чего еще я написала?
- Что ты хотела бы кое-что прояснить.
- Молодец. Внимательно читаешь мои письма. Да. Я не вполне уяснила твою позицию. Ты говорил слишком отстраненно, так, будто это к тебе не имеет прямого отношения.
- Почему, имеет...
- Еще как имеет. К нам обоим.
- Я говорил отстраненно лишь потому, что я не знаю, как с этим быть, что с этим делать. Это некий факт. И мне остается с ним мириться, даже если я в глубине души не согласен. Но это мое естество, оно берет свое...
- Давай конкретный пример, вот есть я, а есть безымянная голая деваха...
- Это как раз абстрактный пример! Я не общаюсь ни с какими девахами. Тем более голыми.
- Ну вот ты едешь в метро...
- Да, еду и по сторонам стараюсь лишний раз не смотреть, но волей-неволей иногда приходится поднимать голову - на часы, схему линий, на указатели - и, чего я могу поделать, чего греха таить, попадаются в поле зрения иные, от тебя отличные, и перетягивают на себя внимание, кто на секунду, кто на несколько секунд, и эти зрительные образы запускают поток ассоциаций...
- Да пусть их, пусть себе попадают в поле зрения. Я не против. Вопрос в твоем отношении.
- Ты просила быть честным. Да, я не мечтаю о немедленном знакомстве с продолжением. Но красивое женское лицо, и не только лицо - фигура, очертания, все это само по себе способно приподнять настроение... Ну, а что? Оно должно падать? Меня должно от всех тошнить? Так, по-твоему?
- Хм-м...
- Пойми, я был бы только рад, если бы они все были полностью, с ног до головы, замотаны в глухие одежды, как в какой-нибудь Саудовской Аравии!
- Сама была бы рада. Ислам не понял женщину. Но эта мера представляется разумной.
- Ну, а у тебя как? Ты тоже иногда бываешь в метро... И на работе общаешься! Как у тебя с этим, признавайся!
- У меня иначе... Мне просто по барабану... Ну, то есть я к ним отношусь как к предметам окружающей обстановки. Бесстрастно.
- А по-моему, Света, ты немного лукавишь! У тебя много приятелей-мужчин! И не говори, что это просто роль!
- Просто роль. Приятная порою... Но я с ней не отождествляюсь, пойми ты это! Отношение к тебе - совершенно особое, ты - родной человек... Ты же не возжелаешь чужую тетю в качестве мамы, не променяешь ни на кого свое дитя... Не будешь заглядываться, не будешь прикидывать, в красках расписывать несбыточные возможности, упиваться мечтаниями... Все это безмерно печалит, милый. Выходит, я тебе более предана, чем ты. И это унижает меня куда сильнее, чем тебя - все наши наказания. Поверь.
- Я верю...
- Ты унижаешь меня! Ты это понимаешь?
- Да... Понимаю... Прости...
- У нас остались розги?
- Не знаю, посмотрю...
- Проверь, пожалуйста. Посмотри.
Я выхожу и возвращаюсь.
- Остались. С той недели.
- Приготовь несколько штук.
- Свет, - я не трогаюсь с места.
- Ну.
- Тебе стало обидно, и ты решила наказать меня...
- Да. Мне не понравились твои слова. "Красивое лицо поднимает настроение". И этот тон: "А что? А почему нельзя? Я че, хуже всех?"
- Ужасно... - хватаюсь я за голову, - Я с тобой как с другом... Душу раскрыл...
- Молодец, уважаю за это. Хорошо, что раскрыл.
- Ну, хорошо. Вот ты меня сейчас накажешь. Но потом... Что потом? Не ездить в метро?
- Представь, твой друг попал в беду. И ты спешишь к нему на помощь. Будешь по сторонам глазеть? На девиц заглядываться?
- Нет. Ты неправа. Так нельзя. Я же не ухожу мысленно незнамо куда, не живу этими фантазиями! Просто зрительно фиксируюсь всего на несколько секунд! И тут же забываю!
- Сейчас вообще про все на свете забудешь.
- Но потом, потом...
- Увидим, что потом. Вдруг поможет? Такое бывало... Наказания тебе полезны. Больной ведь выпивает горькую микстуру, хотя ему неприятен вкус...
- Наказания полезны, не отрицаю. Но сейчас я просто не вижу своей вины, не чувствую. Откуда взяться угрызениям совести?
- Вот всыплю как следует, совесть-то и проснется.
- Да хоть до обморока засеки, для меня это будет не наказанием...
- До обморока? Смотри, допросишься...
- ...а просто истязанием! Наверное, тебе по душе мой страх, как я кричу, дергаюсь под ударами - что ж, я готов доставить тебе это удовольствие. Мне, наверное, следует раздеться?
- Какие мы, однако...
- Ну, а что?
- Погоди. Не будем забегать вперед. Пока что я не вижу смысла тебя наказывать. Ты слишком хорохоришься. Тобой овладела гордыня...
- Гордыня! В который раз я слышу это слово!
- И я не устану его повторять.
- Да нет во мне никакой гордыни! Нет! Тебе мерещится! Я просто стараюсь здраво на все смотреть!
- Угу. Ну хорошо, выскажись. Кажется, тебе есть чего сказать.
- Понимаешь, Света, твоя главная ошибка...
- Ой, да что вы такое говорите? - Светка делает большие глаза и прицокивает языком.
- Твоя главная ошибка, - повторяю я, глядя в пол, - в том, что ты отказываешь человеку в его праве на индивидуальность... Сводишь личность к набору обобщений... Смотри, как ты охарактеризовала наш последний секс: "растворение друг в друге..." Весьма красноречиво! Тебе хотелось бы, чтобы нас по отдельности вообще не существовало! Не было бы ни Светки, ни Сергея...
- Все верно. Только так оно и есть. Мы - одно.
- В твоих мечтах!
- А в твоих?
- Да, я тоже очень сильно тебя люблю...
- Этого достаточно. У нас одна душа на двоих. Мы две части целого, лишь вместе обретающие единство и полноценность. Две детали небесного конструктора. Потому-то твое вероломство меня так печалит, потому-то я и решила тебя наказать. Представь, что твоя же рука взбесилась и тянется задушить...
- Ах вот ты какого мнения обо мне... Ты хочешь, чтобы я был тебе кем-то вроде части тела... Слепым проводником твоей воли...
- Да ты и есть проводник моей воли, упрямец. А я - твоей...
- Тогда почему ты все решаешь? Почему я все время тебя слушаюсь?
- Долго объяснять, отвечу вкратце. Так лучше для нас обоих. Я помогаю тебе расти, совершенствоваться. А ты мне. Просто разными способами...
- Да-да, не буду спорить, но я хотел сказать...
- А что? Я тебя поняла. Ты вцепился в свою исключительность. Очень по-мужски. Можно подумать, кто-то сомневается в его исключительности! Меня бесит эта бессмысленная бравада, стремление выделиться во что бы то ни стало, возвыситься над блеклым окружением, вся эта гонка крутизны... Конечно, ты - индивидуальность, как и я, никто не спорит. Только, в отличие от тебя, меня сей факт скорее печалит. Служит лишним напоминанием о неизбывности одиночества. Но я верю в нашу любовь.
- И я.
- Тогда выбери, пожалуйста, несколько розог покрепче, обдай кипятком и замочи в соленой ванне. Затем разденься и прими позу готовности. Я вернусь минут через пятнадцать, мне надо немного посидеть в кабинете, настроиться.


***

"Поза готовности"... Так просто и так сложно. От меня требуется, по сути, ряд простейших действий: полностью раздевшись, простереться ничком на кровати и, затаив дыхание, ждать; но внутри за эти мгновения проносится целый вихрь, он равняет с землей все успевшие нарасти возражения, контраргументы, островерхие пики самолюбования; парадоксальным образом я, исполненный паники в преддверии предстоящего, преисполняюсь вместе с тем тишиной и покоем, возрождающими в памяти что-то из раннего детства или благословенной поры, предшествовавшей появлению на свет... Уменьшаюсь, сжимаюсь, возвращаюсь к скромным размерам; мир, напротив, разрастается и заключает в объятия, и узор на обоях, к которому обращен мой взор, обманчиво безмятежен - обманчиво, ведь безмятежности остались считанные мгновения. Блаженство капитуляции... Будто ходишь, кружишься то и дело у запретной зоны, вселяющей жуть черной ямы, нет-нет да подступишься к краю, заглянешь - и голова пойдет кругом, и стремишься забыть, не думать; но не терпящим возражений приказом велено, отставив раздумья, с головой нырнуть в самый центр - и вот этот шаг сделан, и теперь почти не страшно, даже странно спокойно.
Я вздрагиваю; спины коснулись чем-то холодным, острым и влажным. Светка проводит концом розги мне между лопатками, спускается к копчику. Примеривается, чуть замахивается, небольно шлепает по ягодицам несколько раз.
- Таким ты мне нравишься больше всего, - слышу я над собой Светкин голос, - Когда ты лежишь вот так.
Отложив розги, Светка усаживается рядышком на кровать.
- Знаешь, о чем я сейчас думала в кабинете? О тебе. О нас. О нашей любви. Вообще, я беспрестанно об этом думаю. Я люблю думать, люблю размышлять, это вошло в привычку. Ты помнишь, я изначально шла на философский. Мы еще знакомы не были. И меня, наивную дуреху, тогда как молнией поразили эти слова Иммануила Канта: "Относись к человеку всегда как к цели и никогда как к средству..." Скажи мне, пожалуйста, как ты это понимаешь?
- Не надо никого использовать. Манипулировать.
- Да, так и есть... Но что значит - "как к цели"? В чем цель?
- Не знаю. Объясни.
- Цель - это мы и есть... Пойми, нас нет в готовом виде, мы эскизы, наброски... Все, чем мы обладаем - возможностью учиться, развиваться. Не ради похвалы со стороны. Ради себя же.
- Значит, ты помогаешь мне обрести себя?
- Да. В том числе вот так. Через страх, через боль.
- Что ж, я готов.
- Я вижу, что ты готов. Не торопи меня, пожалуйста. Дай сказать.
- Конечно. Прости.
- На этом трудном пути обретения самих себя мы должны отказываться от всех корыстных мотивов. И в этом я помогаю тебе. Ты много трудишься ради меня, много для меня делаешь...
- Ты ходишь на работу. Все справедливо.
- Да, я работаю, но это здесь не при чем. По дому я прекрасно могу справляться и сама, я отличная хозяйка, ты знаешь. Нет, я намеренно загружаю тебя заданиями, чтобы ты не слишком концентрировался на своей персоне. Ты думаешь, что помогаешь мне, но в действительности - помогаешь сам себе.
- Да, но...
- Что?
- Я помогаю себе, служа тебе.
- Именно так.
- А ты? Каким образом ты помогаешь себе?
- Не догадываешься? Помогая тебе, каким же еще! Воспитывая тебя и наказывая. Руководя. Тоже, между прочим, тяжкий труд, это тебе не пыль с книжных полок протирать и фикус поливать. Я собирательница пыли темнейших закоулков твоей души...
- Да, конечно. Прости.
- Ничего, милый, это полезно лишний раз проговорить. Так вот... При всей самоотверженности твоего служения я все же с прискорбием вынуждена отметить, что ты пока не вполне свободен от корыстных, утилитарных мотивов. Я покривила душой, сказав, что мой отказ от близости никак с тобой не связан. Чистота отношений, о которой шла речь, как раз и достигается отказом от утилитарности. Пока я для тебя - источник наслаждений, нам это не светит. Так что, мой дорогой, пусть это будет для тебя очередным испытанием. Учись во мне видеть равного. Такого же, как ты. Когда удастся, ты поймешь, сколь многое мы можем друг для друга, сколь многим друг для друга станем. Отбрось корысть. Относись всегда как к цели и никогда как к средству. Иммануил Кант. Достойнейший был мужчина. Умер девственником.
- Хорошо. Я понял.
- Я рада. Осталось оговорить еще кое-что. Твое поведение в процессе наказания. Сегодня в нашей беседе ты предположил, будто мне нравится бурная реакция на наказание - эти неподражаемые вскрики и подергивания... Так вот. Запомни. Мне они не нравятся. Мне нравится, когда ты лежишь спокойно и не мешаешь себя наказывать. Знаю, розги - это очень, очень больно, но ты не маленький мальчик, тебе следует достойно встречать такие превратности судьбы, не паниковать, не пытаться сбежать от ответственности. В последний раз - просто для того, чтобы тебе было проще внутренне собраться - я перед наказанием пристегнула тебя к спинке кровати. Не выдержав и десяти ударов, ты закатил истерику. Я уже давно, сознаюсь, мечтаю о надежной, мертвой фиксации, чтобы ты орал сколько влезет, а я могла бы продолжать тебя наказывать. Сейчас у нас просто нет на это денег. Но на Новый год жди подарка, я откладываю понемногу каждый месяц. Так вот, тогда ты элементарно не дал себя наказать! Забился, заметался, изогнулся черт-те как... Пришлось наказать иначе... Как ты прекрасно помнишь, целых две недели я с тобой не разговаривала. Спала в кабинете. Не делила с тобой трапезу. Не писала писем с работы. Это оказалось серьезнее порки... Уже на пятый день ты молил о розгах, лишь бы я сменила гнев на милость. Обещал продемонстрировать чудеса боевой выдержки, раскаивался в минутной слабости... Но я оставалась непреклонна.
- Ты была права. Я был виноват.
- Еще бы. А когда истек двухнедельный срок - это было четыре дня назад - я пошла тебе навстречу, не стала снова тебя пристегивать. И ты, в свою очередь, сдержал слово, вытерпел почти неподвижно и без воплей. Значит, можешь, если захочешь! Значит, неудавшийся эксперимент с наручниками все же кое-чему научил! И сегодня, когда ты вновь меня расстроил, мне не остается ничего кроме как повторить его. Что скажешь?
- Н-н-н-ет...
- Не дрожи, - Светка гладит меня по спине, - Здесь не холодно.
- М-м-мне страшно...
- А ты понимаешь, что этой своей реакцией ты, в первую очередь, показываешь, сколь мало мне доверяешь? Согласен?
- Д-да... П-п-прости... Не надо... Н-н-не надо наручников, п-п-пожалуйста...
Быстро, но не торопливо Светка сводит к изголовью мои запястья и у меня перед глазами замыкает их в прохладный металл, предварительно продев цепочку за одним из металлических жердей кроватной спинки.
- Не туго? Молчишь, значит, не туго... Да не дрожи ты! Соберись! Проще будет терпеть!
Тревога, однако, не унимается.
- Света! П-п-пожалуйста! Выслушай!
- Ну, чего там еще, - вздыхает Светка.
- Д-д-авай отложим! П-п-пожалуйста! Отстегни меня! Отстегни сейчас же!!!
- Щас, размечтался, - Светка берет в руки розгу.
- Смилуйся! Пожалуйста! Я больше так не буду!
- Не будешь, - Светкина розга взмывает в воздух подобно дирижерской палочке, но удара все нет.
- Света! Прости! Пощади! Последняя порка была всего четыре дня назад!
- Я помню! - Светка вышагивает взад-вперед по комнате, - Я прекрасно это помню!
- Мне до сих пор некомфортно сидеть! Еще не все зажило! Боюсь, я не вытерплю!
- А куда ты денешься? - Светка тщетно пытается расшатать спинку кровати, - А то, что не все зажило - я вижу. Этот замечательный узор послужит фоном для нового, не менее впечатляющего. Да, я на совесть постаралась четыре дня назад, помню, рука потом весь вечер ныла, до того намахалась. Впрочем, могу по спине, если задницу жалко.
- Нет-нет, пожалуйста, только не по спине, я помню, мы пробовали месяц назад, это было невыносимо...
- Это было как раз выносимо! Мы экспериментировали. Ты получил всего десять ударов, и я била вполсилы. Сейчас так не отделаешься, ведь ты меня расстроил.
- Нет, пожалуйста, Света, пожалуйста, милая...
- По спине или по попе? Выбирай.
- Пожалуйста, умоляю...
- Значит, и по спине, и по попе. А начнешь кочевряжиться, как в тот раз - по бедрам достанется, по бокам, животу. Так что в твоих интересах лежать смирно. Учиться терпению. А ну, собрался!
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю несколько раз. Стук сердца, боюсь, слышен даже Светке, однако дрожь унимается.
- Молодец. Вот, так и лежи.
- Только сердце стучит. Ты уверена, что я выдержу?
- Вот и узнаем.
- Хорошо.
- "Хорошо", - передразнивает Светка, - Чего хорошего-то? Не понимаешь ты по-хорошему... - Светка неожиданно высвобождает из наручников мои запястья и валится в кресло. Я с недоумением поворачиваю к ней лицо.
- Одевайся, - командует Светка, - Ты помилован. Пожалела я тебя.
- Правда? - робко переспрашиваю я.
Светка начинает смеяться и уже не может остановиться, хохот буквально завладевает ей, она запрокидывает голову и судорожно сотрясается.
- Ну да, - подтверждает Светка, отсмеявшись, - Ох, не могу... В общем, это было предупреждение! Ты не сердишься?
- Наоборот. Спасибо, что простила.
- На здоровье, - Светка серьезнеет, - Однако в следующий раз не избежишь. Постой-ка, подожди одеваться. Останься так. Расскажи, что ты усвоил.
- Да... Наверняка ты это продумала заранее... Всю эту комбинацию действий...
- А хоть бы и так, - пожимает плечами Светка, - Тебе же лучше. Видишь, какая я добрая. Цени.
- Спасибо, - благодарю я.
- Всегда пожалуйста. Но ты не выполнил моей просьбы, не поделился выводами. Не забывай, ты в позе готовности. Да и розги под рукой.
- Да, конечно, - бормочу я, отводя глаза от Светки, - Я понял, насколько сильно был неправ... Я не должен был с тобой спорить, ставить под сомнения твои решения...
- Решения о чем?
- Об исключении телесной близости.
- Да. Очень хорошо. Что еще ты осознал?
- Я не должен относиться к тебе потребительски...
- И ни к кому!
- Я должен стараться не глазеть по сторонам...
- Плохо говоришь. Скажи иначе.
- Я постараюсь не глазеть по сторонам...
- Лучше, но не то. Подсказать?
- Нет. Не надо, - вздрагиваю я.
- Говори.
- Я не буду глазеть по сторонам. Не буду. Никогда. Обещаю.
- Вот. Теперь все правильно. Одевайся.
Я одеваюсь и сажусь на пол. Светка встает из кресла, садится на пол к противоположной стене. Мы долго смотрим друг на друга.
- Ну что, пробрало? - улыбается Светка.
- Да уж. Не соскучишься с тобой.
- Знаешь, мне стыдно тебе сознаться, - задумчиво тянет Светка, - но я периодически борюсь с искушением нанести тебе какое-нибудь тяжелое физическое увечье, необратимое... Так, чтобы на тебя можно было смотреть только с отвращением или жалостью, но никогда - с вожделением... Ты был бы только моим... А? Что скажешь?
Я молчу.
- Отпилить ногу, допустим... Интересно, продолжил бы ты меня любить в таком случае...
- Любить? Наверное, да...
- Ну да. Глупость спросила. Скорее, так: позволил бы ты мне это сделать?А, ладно, - отмахивается Светка от своих мыслей, не дожидаясь моего ответа, - Не боись. Я все-таки не такая маньячка.
Молчим.
- Слушай, а зачем ты вообще со мной остаешься? - вдруг интересуется Светка, - За что меня так сильно любишь? Я ведь жестокая, злая... Злая? Скажи мне, я злая?
- Добрая.
- Ох, не знаю, - вздыхает Светка, - Ну за что, за что?
- Не знаю... Ни за что... Просто так...
- Ну да, мы ведь говорили о бескорыстном отношении, - соображает Светка, - А знаешь, что я придумала? Я не буду отпиливать тебе ногу. Ты просто никуда отсюда не уйдешь! Будешь сидеть дома! Если на улицу - только в моем сопровождении... Как настоящая мусульманская жена. Справимся, как считаешь?
- Отчего же, - пожимаю я плечами, - Если тебе охота...
- Отлично, я над этим подумаю, - решает Светка, - Как у нас с ужином, кстати? Все готово? Нет, лучше так: ты все приготовила?
- Приготовила, - улыбаюсь я.
- Ага! - триумфально восклицает Светка, - Кто-то еще сомневается в чудодейственной силе розог? Стоило ими пригрозить, как ты послушненько переходишь на женский род! Пожалуйста, оставайся и впредь таким покладистым. Не забудь, что сейчас происходило между нами, хорошо?
- Такое сложно забыть.
- Еще бы. Ты аж заикаться стал. Ладно, все хорошо, что хорошо кончается...
И снова мы рады друг другу как ни в чем не бывало.

1.

Промозглым августовским вечером женщина и мужчина, оба средних лет, беседовали на дачной террасе. Воздух сулил осень; капли дождя барабанили в стекла.
- Ну и где его носит, - сказала женщина.
- Взрослый человек. Разберется, - отозвался мужчина.
- Удобненько ты устроился, - заметила женщина, - Витаешь себе в облаках. И еще мной недоволен!
- Я доволен, - примирительно сказал мужчина.
- Чем ты доволен? Тем, что твой сын шляется черт-те где и даже не прислал SMS?
- Позвони сама, - предложил мужчина.
- Ну уж нет. Сам позвонит. Обещал. Дал слово! А не сдержит, пусть пеняет на себя...
- Мне не нравятся эти угрожающие нотки, - спокойно проговорил мужчина, - И вообще. Мы не раз говорили. Пора оставить пещерные методы.
- О чем ты?
- Он уже большой. Самостоятельный. Ты хотела бы вечно видеть его мальчишкой...
- Наоборот. Сейчас самый трудный период. Сейчас он нуждается в нашей поддержке более остро, чем когда бы то ни было! Тебе-то, конечно, нет дела. Роешься в своих бумажках...
- Я работаю...
- Вот и работай. А Игната предоставь мне!
- Он и так всецело тебе предоставлен. Но лично я сыт по горло твоими методами. И Игнат, неровен час, взбунтуется. Разве нельзя воспитывать словами, увещеваниями... Меня, к примеру, воспитывали словами. И ничего, человеком вырос. Мухи не обидел.
- Что верно, то верно... Однако и ты далек от идеала. Ты иногда предпочитаешь уйти от проблемы. Прячешь голову в песок.
- Неужели?
- Он твой сын! Твой! Твой родной сын! Ты не должен был перекладывать всю тяжесть его воспитания мне на плечи! Некоторые проблемы тебе следовало решать самому!
- Полегче, милая...
- Проблемы с успеваемостью, хотя бы, - женщина сбавила тон, - Ты же мужчина, отец... Твердость иногда незаменима. Думаешь, мне нравится его наказывать?
- Всегда можно объяснить все словами, голубушка...
- Я и объясняю, разве нет? Сначала всегда объясняю словами. Если слова не помогают, даю ремня. И я не понимаю, просто не понимаю этого вашего прямо-таки священного ужаса перед...
- Нашего? Куда же это ты меня определила?
- Ну, это поветрие нынешнее, либеральничанье такое, массовый психоз... Чуть что дружно писать жалобу в Гаагский суд... Лишь бы не обидеть никого, не дай Бог, лишь бы мир во всем мире! А до ребенка родного и дела нет...
- Мне есть дело. Мы прекрасно общаемся.
- Да. Я вижу. Полное взаимопонимание. Только вся черная работа на мне.
- Раньше ты на это не сетовала.
- Я и не сетую! Только не становись между нами, будь добр, не нападай на мои методы! Вот где его носит? Где? А? В такую погоду! "Поеду покатаюсь", сказал он мне! "Я позвоню"! И что? И где?
- Умоляю, потише. Хочешь, я сам позвоню?
- Не смей! Понял? Не лезь в наши дела!
Мужчина помолчал, закурил сигарету, протянул женщине пачку:
- Выкури, успокой нервы...
- Угу, - женшина закурила.
Некоторое время сидели молча. Слушали дождь.
- Ладно, прости, - сказал мужчина, - Я знаю, вы неплохо ладите. Ты водишь его в консерваторию, помогаешь с уроками... Да и здесь, на каникулах, он взялся за ум...
- Конечно, взялся, со мной шутки плохи.
- И все-таки, милая, я за гуманизм...
- А это и есть гуманизм. А ваши все эти настроения модные...
- Прошу покорно обойтись без этих слов! - мужчина немного повысил голос, - Я не принадлежал и не намерен принадлежать ни к одному лагерю! Проживу уж как-нибудь своим умом!
- Однако плоды твоих измышлений отчего-то неизменно вписываются в один небезызвестный вектор, - парировала женщина с долей ехидства, - Все вы такие лапочки, верите в прогресс, гуманизм...
- А ты, дорогая, - заволновался мужчина, - ты разве не веришь в прогресс, в развитие, в то, что человеком с незапамятных дней двигает жажда свободы, что он подбирается к ней все ближе, и вот еще чуть-чуть, самую малость...
- Какой еще прогресс, ну какой, ну где он? Дебилов делают из нас... Игнат твой, пока интернет не запретила, сутками в чатах своих околачивался, зрение сажал драгоценное! Люди разучиваются читать толстые книги, разве это не тревожный симптом? Снуют, трепыхаются скопом как мошкара, ни на чем сконцентрироваться уже не умеют дольше пяти минут! А свобода, да что это вообще такое?! Следует различать свободу и вседозволенность... Взрослые люди больше не отвечают за свои действия... Культивируется инфантильность, распущенность...
- Да, ты бы не прочь узаконить телесные наказания, - усмехнулся мужчина.
- В школах, казармах, тюрьмах - сам Бог велел, - с готовностью согласилась женщина, - А если уж на то пошло - и на работе за косяки! Где есть вина, должна быть кара! По-твоему, негуманно? А ты бы что выбрал - порку или год тюрьмы?
- Физическое насилие унижает достоинство человека. Я бы отсидел.
- Ага-ага. Не понимаешь, дурачок, что такое сидеть в тюрьме.
- И понимать не хочу. А тебе с такими воззрениями - в Иран прямая дорога. Только вот, боюсь, порядки местные...
- Прекрасно бы я подстроилась под эти местные порядки, будь уверен! Хоть какие-то порядки! Спасибо, что не анархия!
Помолчали. Закурили по второй.
- А Игнат... - ответила женщина собственным мыслям, - Игнат очень ко мне привязан... Я для него авторитет, не то что ты... И я сама от него без ума... Он взрослеет, мужает... Надеюсь, ты не ревнуешь, - женщина улыбнулась.
- Боюсь, дорогая, у тебя нулевые шансы на успех, - рассмеялся мужчина, после чего закашлялся дымом.
- Да уж, - вздохнула женщина, - У него наверняка сейчас на уме одни девицы. Снятся голые... Ладно, была не была, - женщина разблокировала мобильный.


2.

Игнат и Анжела, стоя на крыльце, любовались дождем.
- Привет, ма, - ответил Игнат на звонок, - Да у Анжелы в гостях, заехал дождь переждать... Да не переживай ты так... Ну забыл набрать, забыл! Из башки вылетело! Деньги есть, ты ж мне вчера триста рублей положила... Прости, не сердись... Скоро, скоро буду, вот распогодится... Все, пока! Целую! - Игнат убрал мобильник в карман.
- Меня давай целуй, - подала голос Анжела, они стиснули друг друга в объятиях и стали целоваться. Анжела тронула Игната между ног.
- Как камень, - констатировала Анжела, - Только камень холодный, а у тебя там горячо. Пошли в дом? Еще разок попробуем.
- Я не хочу, - Игнат отстранил Анжелу. Та шагнула еще назад, глянула исподлобья:
- Не хочешь - как хочешь. Боишься, что снова ничего не выйдет?
- Да... Нет... Прости.
- За что простить?
- Я тебя разочаровал. Ты настроилась на большее.
- Разочаровал? Не бери в голову. Пошли клубники поедим. Своя, сегодня с грядки.
В комнате Анжела выставила на стол полную миску.
- Вкусно. Спасибо, - поблагодарил Игнат.
- На здоровье. Бери еще.
Молча ели какое-то время. Анжела закурила сигарету. Предложила Игнату.
- Ни в коем случае... Мои учуют - устроят скандал. И на меня не дыми.
- Угу, - Анжела выпустила струйку дыма вбок, - А ты не парься, договорились? Сегодня не получилось - получится завтра. Это нормально. Мы не торопимся.
- Нет. Следующей попытки не будет.
Анжела наклонила вниз голову и выпустила дым себе на живот.
- Да? Вот так сюрприз...
- Прости. Мне давно надо было сказать.
- У тебя другая, да? Тогда понятно, почему не получается.
- У меня никого нет. То есть есть. Я не знаю как сказать... Ты сочтешь меня странным... Но ты ведь останешься моим другом, правда?
- Не вопрос. Вот он, закон бумеранга в действии... "Давай останемся друзьями!" Знаешь, меня многие домогались. И здесь, и в городе... С кем только не целовалась... Но они хотели большего, в отличие от меня... Приходилось отмазываться, мол, ты хороший, ты друг... Был другом, останешься другом... Но что поделаешь, не могу без любви... И вот теперь ты так со мной. Не любишь, выходит?
- Нет.
- Ну, знаешь, я тоже не сказать чтобы сильно в тебя влюблена...
- Значит, и пытаться не стоило...
- Отчего же. Ты симпатичный. А я красивая?
- Красивая.
- Этого достаточно. Могли бы с пользой провести время! Словить совместный кайф. Ладно, не судьба, проехали. Пиво будешь?
- Не буду. Мои скандал поднимут.
- Хорошо. Я тоже тогда не буду. Говори - кому обещал руку и сердце? Это здесь, в поселке?
- Никому.
- Скажи мне правду, не обижусь. И не растреплю.
- Никому я ничего не обещал.
- Игнат, посмотри на меня. Кто эта женщина?
- Мачеха.
Анжела помолчала секунду, потом рассмеялась:
- Да что ты говоришь... Значит, ты уже опытен в этих делах...
- Не паясничай, пожалуйста, - нахмурился Игнат, - У нас ничего нет.
- Намечается, что ли? За батиной спиной?
- Ничего у нас не намечается!
Анжела встала, прошлась по террасе, встала позади Игната, провела ладонью по одному его плечу, по другому. Села. Закурила вторую.
- Ах да, я не должна на тебя дымить. Пойду на крыльцо. Подождешь меня? - Игнат кивнул.
Анжела вышла, прихватив из комнаты служившую пепельницей банку из-под сгущенки. Дождь усиливался. Анжела пару раз затянулась, потушила сигарету и вернулась в комнату к Игнату. Вынула из холодильника банку пива, открыла, отхлебнула.
- Ну, хорошо. Расскажи мне. Что ты к ней чувствуешь. Вообще, конечно, для своих лет она выглядит шикарно. Сколько ей, сорок?
- Сорок два.
- И что? Ты влюбился? Хочешь с ней спать? Сам посуди - перспективы-то особо никакой...
- Мне наплевать на перспективу. Меня устраивает то, что сейчас.
- А что сейчас? Ты рассказывал, отношения небезоблачные. До рукоприкладства доходило. И сейчас доходит?
- Мне безразлично как она выглядит! Не говори так больше!
- А что я такого сказала? Наоборот, сделала комплимент.
- Не надо мне твоих комплиментов.
- Ей сделала, не тебе.
- И ей не надо.
- Хорошо. Как скажешь. Ну, а что тебя в ней привлекает? Если не красота? Да, помимо красоты есть в ней, конечно, еще что-то... Харизма... Мне до нее, конечно, далеко, - грустно заключила Анжела.
- А дождь перестал, - взглянул в окно Игнат, - Только что лило как из ведра...
- Так всегда бывает. Сильный дождь идет недолго.
- В этом климате, - подытожил Игнат, - Мне пора. Спасибо за клубнику.
Он вышел за калитку, оседлал велосипед, поехал по раскисшей улице. Уже на подступах к себе внезапно притормозил, спешился, положил велосипед на дорогу. Прошелся взад-вперед по сырой улице. Справа была канава; присев на корточки, он зачерпнул оттуда грязи и шлепнул себе на штанину; зачерпнул по новой, шлепнул на другую. Размазал грязь по джинсам. Из кармана ветровки вытащил загодя припасенную чекушку водки, откупорил, опустошил. Отшвырнул в канаву пустую емкость. Из другого кармана ветровки вытащил сигареты и зажигалку. Курил, хмелея. Добив, бросил окурок в канаву вслед за бутылкой, сплюнул на землю. Поднял велосипед, погрузил в грязь на несколько секунд, поездил там колесами взад-вперед. Затем вытащил велосипед из грязи, обхватил ладонями руль и пешим двинулся навстречу непогашенным в ожидании его, Игната, огням террасы.



(2017)

спасибо, рад

ИСКУПЛЕНИЕ


Как всегда в такие минуты, они любовались друг другом.
- Косуха твоей юности, - заметил он, - Помню по институту.
- Вспомнила молодость, - она потянулась за сигаретой, - Могу я сегодня вспомнить молодость?
- Молодость... Тебе двадцать пять. Не рановато для ностальгии?
- Нет.
Она прикрыла веки, безоценочно регистрируя звуки, доносящиеся извне. Треск горящих сучьев. Завывание ветра в дымоходе. Дребезжание комара. Она открыла глаза, проследила комариную траекторию и хлопнула в ладоши.
- Вот так и нас расплющит, - заметил он, - Ты, кстати, готова к такому повороту событий?
- Мне помогают наши практики... Не дают погрязнуть в суете... Ты, что ли, не готов? Чего спрашиваешь? Плеть Господа занесена над каждым!
- А тебе известно, между прочим, что на заре христианства самоубийства приобрели характер прямо-таки повальной эпидемии? "Царство мое не от мира сего..." Уверовал - и привет. Чего ждать попусту? Вот и пришлось объявить это страшным грехом - священнослужители попросту лишились бы паствы...
- Да, чушь собачья. Не грех это никакой.
- Тебе, кстати, никогда не хотелось?
- Я ни разу пыталась. Но сама возможность придает сил выносить все это, наш земной удел... Если бы не было этой возможности - не вынесла бы.
- А куда тебе было бы деваться, в таком случае? Ты была бы бессмертной...
- Нет-нет, только не это, - она торопливо загасила окурок.
- Более того, - продолжила она спустя паузу, - мысль о конечности моего физического тела отчего-то представляется странно эротичной... Ты покидаешь свои ограниченные пределы, чтобы слиться с мирозданием воедино, возвратиться в поток...
- И голову вымыла, - заметил он.
- Слушай, хватит уже наблюдать за мной как за зверьком! Да, в такие дни я стараюсь выглядеть как можно лучше! Тебе что, не нравится?
- Нравится. Только меня настораживает... Как бы это сказать... Ролевой контекст...
- Да хорош занудствовать! Ну тебя, вообще! "Ролевой контекст"! На себя бы посмотрел! Хочешь сказать, для тебя это такой же день как и все остальные, ничем не примечательный?
- А что, я выгляжу как-то по-особенному? Одет вроде как всегда...
- Да. Ты меняешься. Ты другой.
- Какой же?
- Сосредоточенный. Серьезный.
- А чего тут плохого?
- Ничего. Наоборот, мне нравится. То есть, мне нравятся и другие твои состояния! Обычно ты как бабочка. Порхаешь туда-сюда... Меня это в свое время и пленило - твоя легкость. Я-то тяжелый человек, как известно. А сейчас... Сейчас ты похож на ястреба. Или я не знаю, на коршуна...
Он усмехнулся.
- И усмешка другая, - продолжила она, - Усмешка сведущего человека... Так, ладно. Я заболталась. Переходим к делу.
- Давно пора, - согласился он.
- Кто первый? Бросим монету?
- Кажется, тебе обычно легче быть первой. Я готов пропустить даму вперед. Хотя это и не имеет значения.
- Первой так первой. Так-так... Мне надо сосредоточиться, - она прикрыла веки и приложила пальцы к вискам, - Секундочку... Секундочку... - она раскрыла глаза и посмотрела прямо на него, - Знаешь, ничего, кроме Юлькиного визита!
- Угу, - он кивнул, - то же самое.
- Вот Юлька, блин! Хоть в гости не зови!
- Да она сама напросилась.
- Ну да. Не отказывать же человеку...
- Ладно, давай рассказывай, я тебя слушаю. Чего там у тебя с Юлькой вышло не так.
Она снова прикрыла глаза и обхватила виски ладонями.
- У тебя что-то болит? - спросил он, - Голова?
- Душа... Душа у меня болит...
- За Юльку?
- За нас за всех...
- Так. Ну-ка посмотри на меня. Выпрями спину. Положи руки на колени. И рассказывай.
- Я повторяю старые ошибки. То, что мы считали пройденным этапом. Я повторяюсь.
- Очень жаль. В чем же?
- Опять поддерживала неинтересный разговор.
- Тебе неинтересна Юлька? Зачем тогда вообще...
- Интересна! И даже очень! Я люблю ее! Мне была неинтересна тема нашего разговора!!!
- Что ж, мы возвращаемся к тому, о чем у нас шла речь на прошлой неделе. Если тебе нет дела до человека - дипломатия может быть как нельзя кстати. Светский разговор уместен либо в вынужденной ситуации, либо при наличии сторонней цели. Но любовь... Любовь - штука деятельная... Накладывает своего рода обязанности...
- Да-да... Ты прав как всегда...
- Десять, как в прошлый раз. Увы.
Она кивнула, расслабила спину и немного проехалась вниз по спинке кресла.
- Да и вообще, так ли уж ты ее любишь? - продолжил он, - Так ли уж необходимы гости... По-моему, нам и вдвоем неплохо...
- Это все Юлька... Соскучилась, дескать... Нет, милый... Сейчас ты неправ... Мы не должны замыкаться друг на друге...
- В таком случае надо трезво оценивать свои возможности! Осознавать, что ты хочешь и можешь дать! И кому!
- Да, да...
- Вперед.
Она сняла с себя кожаную куртку, майку и лифчик. Передернула плечами.
- Я вроде нормально натопил. Чего ты дрожишь?
- Я боюсь...
- Чего ты боишься? Получишь заслуженное.
- Мне надо выпить...
- Не надо тебе выпить. Алкоголь притупляет ощущения. Зачем тогда вообще...
Она выставила ему в лицо указательный палец.
- Одну! Одну стопку! Для храбрости! Сжалься!
- Пора уже мне тебе это запретить...
- Ну пожалуйста, ну в последний раз...
- Не соскучишься с тобой. Ладно, только быстрее. Один глоток!
Она быстро вышла из комнаты на нетопленую террасу, вынула водку из холодильника, задержала дыхание, сделала большой глоток из горлышка, выдохнула. Спрятала бутылку обратно в холодильник. Вернулась в комнату.
- Похолодало, - заметила она, - гусиной кожей вся покрылась. Накину пока одеяло?
- Ложись давай! Согреешься.
Она легла на кровать ничком, стиснув в объятиях подушку и открыв его взору десять пересекающихся рубцов, толком не затянувшихся с прошлой недели.


***

Она шевелила в углях кочергой.
- Все прогорело. Я закрою заслонку?
- Закрой, - он курил, лежа на кровати.
- Чего молчаливый такой? - она улыбнулась, - С совестью ведешь переговоры?
Он не отозвался.
- Вот уже почти и не болит. Положу подсушить, - она размотала с плеч влажное полотенце и расстелила на печных кирпичах - там, где было не слишком горячо.
- Эй, ну чего ты там грустишь? - спросила она, - Хочешь, о чем-нибудь постороннем поговорим? Знаю, это нелегко - переключаться...
- А ты можешь думать о чем-то постороннем? - он встал с кровати и прошелся по комнате, - Что ж, поделись своими мыслями...
- Ну, мои мысли не совсем о постороннем... Меня обуревают мои обычные сомнения...
- Поделись-ка, - он сел на пол.
- А что, если это никакое не искупление? Просто способ получения удовольствия?
- Хорошенькое удовольствие... Один вид нашей плетки вселяет в меня ужас... И ненависть... И когда я тебя, и когда ты меня... Меня примиряет с этим лишь то, что наши ошибки, наши... промахи... - что их я ненавижу еще сильнее!..
- Да... Я тоже... - она ворошила кочергой остывший уголь, - И все-таки... Все-таки мне сейчас так хорошо, так хорошо...
- Ты пришла к гармонии. Получила заслуженное.
- Ну а если это просто химия мозга? Гормоны радости? Физиологическая реакция на внезапную боль?
- "Просто"! - он усмехнулся, - Много ты в этом понимаешь, можно подумать!
- Ничего. Ничего я в этом не понимаю. Как и ты.
- Зачем ты противопоставляешь тело и дух? Плоть божественна! Тебе известно о таинстве пресуществления?
- Не начинай, ладно? Лучше переходи к делу. Раз такой умный.
- Ну, я уже говорил, что...
- Встань с пола. И сядь на стул ко мне лицом. Теперь говори.
- Это опять касается эротической сферы.
- Да уж, удивил так удивил... А подробнее...
- Это все о том же визите Юлии...
- "Юлии", скажите пожалуйста! Что, опять мысленно раздевал?
- Нет. С этим все.
- Хоть что-то...
- Вообще, удерживать в рамках мысль мне дается куда сложнее прочих ограничений...
- Еще бы. Это самое трудное! Ты отвлекся, однако.
- Мне кажется, виной всему тот поддержанный тобой неинтересный разговор...
- Я, что ли, всему виной?
- Нет-нет... Просто мне тоже было не особо интересно... И я отвлекся... На свои мысли...
- В чем они заключались?
- Твоя подруга говорила, говорила без остановки... Ты слушала и кивала... И я... Представил тебя ее жертвой... Как будто она взяла над тобой верх... Как будто в эти минуты она наказывала тебя плетью!
- Этого нам только не хватало! - она рассмеялась, после чего нахмурилась, - Вообще ты прав, так оно и было в каком-то смысле... Обычные люди часто неосознанно жестоки... В отличие от нас, умеющих быть жестокими осознанно... Твоя мечта, однако, несбыточна... Сбудется нечто совсем другое...
- Это не было мечтой. Просто неотвязная мыслеформа.
- С чем мы и будем бороться. Хозяин ты своим мыслям или нет?
- Сложный вопрос...
- Ну, знаешь, существуют специальные методики. Можем осваивать вместе! А пока раздевайся. До пояса. Да, сегодня я буду бить тебя по спине. Как и ты меня. Десять раз.
- По спине? - он, кажется, немного замешкался.
- Давно пора по спине, - она встала, взяла со стола плетку и широким взмахом рассекла воздух.


***

Они лежали в обнимку в молчании.
- Теперь нам хорошо, - сказала она наконец.
- Да, - согласился он спустя мгновение.


(2017)

ЗИМА


1.

Каким ненастьем Аглаю занесло на этот никому не нужный рок-фестиваль? Пустынный ангар в промзоне где-то у трех вокзалов, сокурсница, распрощавшаяся на втором бокале пива, пара одиноких голов за столами...
И все же домой не хотелось. Аглая решила дождаться выступления очередной команды - вдруг понравится? Хотя к музыке была, скорее, равнодушна. Но что-то удерживало. Будто тучи сгущались, погружая в оцепенение, парализуя волю.
Тучи сгустились, и, наконец, громыхнуло. На сцене, кажется, стояли всего три человека - Аглая расположилась далековато, а очки забыла - но грохот был как в горах во время камнепада. "Низвергающиеся камни" - вольно перевела сама себе Аглая название рок-группы Rolling Stones и тихо про себя улыбнулась. Впрочем, то, что звучало со сцены, на Rolling Stones совсем не походило.
Аглая выбралась из-за столика и двинулась музыкантам навстречу. Подойти к сцене впритык ей, однако, помешала не столько мощность звука, сколько сам по себе характер этой музыки. Ее словно затягивало в эпицентр ураганной воронки, Аглая побаивалась оказаться скрученной вихрем и унесенной незнамо куда, ей пока что хотелось потверже стоять на ногах, хотелось держать дистанцию.
Все песни игрались будто на одной невозможной ноте. Слов было не разобрать. Коренастый парнишка неочевидного возраста аккомпанировал себе на электрогитаре, что-то выкрикивал в микрофон и временами хватался руками за голову - отчаяние, что ли, изображал? Другими двумя участниками были барабанщик и бас-гитарист.
Сет пролетел незаметно и оборвался внезапно. Чуть ли не посреди песни певец и басист быстро скрылись в гримерке, а барабанщик, проводив их взглядом, стал свинчивать с установки рабочий барабан. Аглая была в замешательстве. Хотелось что-нибудь сделать. Но что?
- Ребят, можно к вам? - и вопрос, и стук в дверь остались без ответа; Аглая потянула на себя дверную ручку. Мебели в помещении не было. Музыканты, расположившись на полу в уличной обуви, пили пиво.
- Понравилось, да? - поинтересовался басист, бритый налысо увалень.
- Просто нет слов! Я теперь ваш фанат! Вам ведь нужны фанаты?
Аглая искала глазами певца.
- У тебя классные шорты, - сказал басист.
- Особенно их длина тебе нравится, да? - обратился к басисту барабанщик.
- Ребят, а ваш главный... Где он? Мне так понравились песни...
- Тут я... Подойди, дай себя получше рассмотреть... - "главный" ютился в углу - съежившийся, опустошенный.
- Ах вот ты где, - Аглая прошла вглубь, - Устал... Ты не будешь против, если я тебя обниму? Ты мне просто не оставил другого выхода своей музыкой...
- Обними его, обними! - подбодрил девушку басист.
- Ему не хватает тепла... - поддакнул ударник, - Он и от минета не откажется... В конце концов, зачем люди создают рок-группы...
- Чувак, а нам перепадет? - поинтересовался у барабанщика басист.
- Не надейся, бро. Двинем-ка отсюда. Оставим их наедине.
- Вот, так всегда, басисты не нужны никому... Пошли набухаемся с горя...
Их любезно оставили вдвоем. Странно, в присутствии ребят Аглая чувствовала себя увереннее.
- Как тебя зовут? Сколько тебе лет? - спросила Аглая.
- Какое это имеет значение?
- В сущности, никакого...
- Встань-ка вот здесь, - Аглая послушалась и нос к носу встретила себя в зеркале, - Так... Помоги-ка мне с этим...
Аглая послушно расстегнула пуговицу на шортах. Затем - наблюдала она в зеркале - он плюнул себе в ладонь и, кажется, принялся мастурбировать. Аглая так и стояла.
- Загар в полоску. На море отдыхала? - спросил он.
- Отдыхала, - Аглая уже сожалела о своем внезапном порыве.
- А где, - его рука не останавливалась.
- В Новороссийске у бабушки.
- У бабушки... У бабушки это хорошо...
Он, наконец, вошел и задвигался. Аглая попыталась почувствовать что-нибудь подобающее важности момента, но то и дело отвлекалась на посторонние мысли.


2.

В соцсети она отыскала страничку этой рок-группы и узнала, когда будет следующий концерт. История повторилась. Снова он кричал в микрофон, снова ничего нельзя было понять, снова он хватался за голову. Снова почти не было слушателей. Когда Аглая возникла на пороге гримерки (клуб был другой, на этот раз поменьше, поуютнее), никто не удивился. Музыканты переглянулись и вышли, прикрыв за собой дверь. Аглая села на ободранный зеленый диванчик - единственный предмет мебели - подхватила с пола початую пивную бутылку и сделала изрядный глоток.
- Ну, на этот раз ты меня не трахнешь, - сказала она.
- Тебе тогда не понравилось?
- Откровенно говоря, нет. А тебе? Неужели понравилось? Ты и возбудиться-то не мог толком.
- Нормально было, - он отпил пива из своей бутылки.
- Ну, давай поговорим. Посидим. Просто поговорим. Или ты так не согласен?
- Почему, давай. Только я особо не знаю, о чем с тобой говорить...
- Я такая тупая, да?
- Нет... Я не это имел в виду...
- Как зовут тебя? Признавайся!
- Как зовут... Ну, Степан.
- А я Аглая.
- Выходит, Глаша?
- Ненавижу имя Глаша. Никогда не называй меня так! Уговор?
- Как скажешь, - Степан пожал одним плечом.
- Слушай, Степан... Степа... Тебя не напрягает имя Степа?
- Мне безразлично.
- Видишь ли, Степа... Я вот уже второй раз у тебя на концерте... И все ломаю голову, о чем же твои песни... Оба раза не было слышно почти ничего... Или это так специально у вас задумано?
- Да нет, просто аппарат никудышный. И звукачам надо руки поотрывать. Вообще, в моих песнях главное - текст.
- Зачитай-ка без музыки! Вдруг хоть что-то прояснится...
Степан продекламировал текст песни.
- Угу, понятно... Как-то мрачно...
- Мрачно? Мне так не кажется. Хочешь еще?
- Ну, давай...


3.

Спустя два месяца Степан в соцсети вдруг пожаловался Аглае на упадок сил. Она пригласила его к себе выпить пива.
- Чего смурной такой? Почему концертов нет?
- А смысл? Никому не нужна наша музыка.
- Почему, вот мне, к примеру, очень нравится...
- Тебе не нравится. Я тебе читал стихи, помнишь, тебе не понравилось.
- Пожалуй, ты прав, - сказала Аглая задумчиво, - Мне, наверное, никогда и не нравилась ваша музыка... Просто мне понравился ты.
- Чем?
- У тебя такой взгляд... Хищный! Неприрученный.
- Да и у тебя...
- Прекрасно, мы нашли друг друга, - усмехнулась Аглая.
- В таком случае не пройти ли нам в спальню? - Степан допил пиво и, прижав к горлышку стеклянной бутылки выпяченную нижнюю губу, протрубил пару-тройку нот.
- Нет. Я не хочу с тобой секса.
- Какая жалость, - пробормотал Степан.
- Ой, да что ты говоришь! Ни фига тебе не жалко!
- Отчего же, мне нравится секс... - проговорил Степан, растягивая слова.
- "Сэ-э-экс", - передразнила Аглая, - Не будет у нас с тобой больше никакого секса! Заруби себе на носу! Я не желаю быть одной из многих! Не хочу к тебе в коллекцию!
- А почему ты решила, что у меня было много женщин?
- Это видно!
- Вовсе даже не много... Несколько... Наш басист, к примеру...
- И знать не желаю!
- Молчу, молчу. Чего ты раздражаешься?
- Сама не знаю... Видишь ли, Степан... У меня к тебе какие-то странные чувства... Мне хочется о тебе заботиться...
- Так ты и заботишься. В гости вот пригласила.
- Хочется как-то посерьезнее позаботиться... Даже не знаю... Ничего не приходит в голову...
- Да я тебя понимаю прекрасно, - мрачно проговорил Степан, уставившись в стену, - Я видимо, сам тебе о чем-то таком просигналил на невербальном уровне... Мне по жизни как-то одиноко... Грустновато как-то... Оттого и тексты мрачные...
- Да-да! Мне хочется тебя развеселить!
- Тогда пошли в постель, - Степан вздернул плечом.
- Нет, в этом случае радость будет слишком мимолетной! Хочется, чтобы она длилась! Никогда не заканчивалась! Так вообще бывает, ты случайно не знаешь?
Степан немного поразмыслил, после чего заговорил, сбавив тон:
- Аглая, меня, признаться, всю жизнь преследует один такой соблазн... Точнее, не всю жизнь - не всякий момент жизни, лишь иногда, когда мне грустно... Впрочем, грустно мне практически всегда...
- Соблазн? - Аглая принахмурилась, - Что еще за соблазн?
- Всякий раз, когда я сочиняю песню или стихотворение... Когда организуется концерт... Всякий раз у меня за спиной будто вырастает, будто из-под земли, некая сила неясной природы, опускает мне руки на плечи и норовит удержать в сидячем положении: "Расслабься, не заморачивайся, не высовывайся... Что ты о себе возомнил? Поэт, рок-музыкант... Все это детские игры... Попытки доказать свою крутизну незнамо кому любой ценой..."
- Мда, вообще-то, похоже на правду... Я, кажется, заодно с этой твоей темной силой, - улыбнулась Аглая.
- Так вот, прежде чем предпринять что бы то ни было... Прежде чем сделать любой осмысленный шаг... Я будто борюсь с этой силой... И всякий раз выхожу победителем! Но ненадолго...
- А может, это в тебе говорит здравый смысл? Может, не надо бороться? Может, лучше сдаться?
- Это и есть соблазн, о котором я говорю... "Забей, расслабься, не задирай нос, ничем ты не лучше других..."
- А ты думаешь, ты лучше других?
- Ну, я талантливый человек. Это не каждому дано.
- Талантливый? Ты в этом уверен? Да что это вообще такое значит - "талантливый"...
- А ты не понимаешь?
- Кажется, не совсем...
- Значит, не каждому дано понять.
- Вот и поговорили.
Степан не отозвался.
- Ладно, Степа, не грузись, ты хороший...
- Да тебе просто хочется так думать.
- Может, и нехороший. Кто тебя знает... Но ты мог бы стать лучше! В каждом из нас заложен этот потенциал...
- Не начинай учить жизни.
- А знаешь, что мне сейчас в голову пришло? Я знаю как тебе помочь! Тебе реальных трудностей не хватает, реальных проблем! Ты оттого и киснешь! Все твои метания от праздности! У тебя слишком много свободного времени...
- Хм. Ты вознамерилась отправить меня на работу?
- А что в этом такого? Да, я хожу на работу! Я презираемый тобой обыватель!
- Да ходи на здоровье, раз это тебе так нравится... Пусть каждый занимается своим делом... Мое дело - сочинять...
- Вовсе не нравится! Ты отказываешься уловить суть! Поверь, мне вовсе не нравится вставать по будильнику в шесть утра! И работа не нравится!
- Да, этот сволочной капитализм... Они не оставили тебе другого выхода...
- У тебя, что ли, есть выход?
- Ну, мне особо ничего не надо. Была бы крыша над головой. И чай с макаронами. И чтоб не отвлекал никто.
- Я отвлекла тебя, да?
- Тебе разрешается. Ты симпатичная.
- Покорнейше благодарю вас!
Помолчали.


4.

Жить Степану было особо негде, и спустя некоторое время он с вещами переехал к Аглае. Вещей оказалось немного: электрогитара, усилитель, смена белья, свитер и спальный мешок. Спать Степан предпочел в мешке на полу кухни, тем более, что перспективы секса не просматривалось. В комнате у Аглаи стоял второй диван, каковой она была готова предоставить Степану; тому, однако, потребовалось "личное пространство".
Усилитель вскоре переехал к басисту - Аглаины соседи быстро дали понять, что музыка Степана им вовсе не по душе; Степан теперь играл на гитаре в наушниках, и это никому не мешало.
Вечера они проводили на кухне за пивом, и как-то раз между ними завязался примерно такой диалог:
- Степан, я должна сказать тебе одну вещь...
- Угу.
- Видишь ли, Степан... Мне немного неловко об этом говорить... Я сама тебя пригласила сюда и не выдвигала никаких условий... Но мне кажется, кое-что ты мог бы и сам понимать... Взрослый человек как-никак...
- Ага! Ты все же вознамерилась отправить меня на работу! Я так и знал...
- Ну нет, ты плохого мнения обо мне... Зачем мне тебя мучить... Но ты мог бы помогать мне! Мог бы иногда прибираться! Не разбрасывать свои носки по коридору!
- О, черт...
- Только чур не обижаться! Просто иначе получается несправедливо! Я работаю, прихожу никакая, а тут еще и дома бардак! Ты здоровый парень, мог бы что-то делать по дому... Сидишь в своих наушниках с утра до вечера...
- Пожалуй, мне здесь не место. Надо вернуться в гараж.
- Какой еще гараж? Выгляни в окно, на дворе зима! Куда ты пойдешь, в какой гараж... О Господи, так я и знала, что ты обидишься... Я что, прошу о чем-то невозможном? Тебе так трудно не разбрасывать носки?
- Нет, объясни, зачем тебе все это нужно? Я в тягость? Я уеду...
- Ты не в тягость, дурачок! Как ты не понимаешь...
- Я все понимаю.
- Понимаешь? Правда понимаешь? Правда-правда? Ну так сделай это для меня. Прибирайся хоть иногда! Можешь хоть иногда еды сготовить - знаешь, это мне будет очень приятно... И вообще, привел бы ты себя в порядок... Ходишь не пойми в чем... Штанов целых нет... Выглядишь как бомж... Так, я знаю, чем мы сейчас займемся! Тебе надо обновить гардероб!
Степан потянулся за сигаретой.
- Кстати, да! Может, ты мог бы поменьше тут дымить? Не курить хотя бы когда я дома! Тебе так сложно сделать над собой усилие?
Степан повертел в пальцах незажженную сигарету и убрал ее обратно в пачку.
- Вот, молодец!


5.

Аглае снился черно-белый сон. Они со Степаном ехали в автобусе, на полу салона, среди громоздящихся тут и там сумок, тюков, в окружении таких же, как они - не то беженцев, не то заключенных... Двери в автобусе были растворены, окна выбиты; они со Степаном сидели у самого выхода и, не отрываясь, глядели в неспешно сменявшийся ландшафт. По преимуществу он представлял руины, угольные остовы выгоревших изб, торчащие из земли обрезки каких-то труб, размытые дождем проселки... Аглая обнимала Степана за плечи сзади, стараясь будто защитить его от бед - минувших, нынешних, предстоящих... Автобус подпрыгивал на колдобинах. На одной из них Аглаю резко подбросило вверх, она забеспокоилась, и сон стал расплываться.
Ее деловито трясли за плечо. Аглая раскрыла глаза и попыталась сориентироваться во мраке своей спальни.
- Снимай, снимай это, - послышался голос.
Она спала в футболке и трусах. Сильные руки вцепились в ворот футболки и потянулись кверху, но Аглая выставила вперед оба локтя.
- Степа, это ты? Что за дела такие?
Она нащупала лицо Степана и попыталась отстранить его от себя подальше. Степан отпрянул, а потом с размаху ударил Аглаю по щеке тыльной стороной ладони. От боли и неожиданности Аглая едва не упала с кровати. Впрочем, пощечина разбудила ее окончательно. Аглая быстро встала на ноги и щелкнула выключателем торшера. Степан был голый, с торчащим членом. Его "неукрощенный" взор, так взволновавший Аглаю в свое время, теперь вселял в нее один лишь ужас. Аглая лихорадочно взялась соображать, как лучше совладать с непростой ситуацией.
- Степан... Что с тобой... Ты выпил?
- Разделась и легла, - негромко отозвался тот.
- Ладно, ладно, будь по-твоему, - Аглая старалась не выдавать дрожания в голосе и потому сымитировала после этих слов небольшой приступ кашля, - Что-то в горле першит, - прибавила она, - Можно я схожу на кухню выпить воды?
- Нельзя, - спокойно ответил Степан, - Ты слишком много о себе вообразила. С меня достаточно. Так дальше продолжаться не может. Делай только то, что я скажу, в противном случае...
Больше тянуть было нельзя. Аглая погасила торшер и в темноте метнулась навстречу Степану, целясь головой ему в живот. Тот успел схватить ее за волосы и тем смягчил удар. Рука Степана забралась Аглае под футболку. Аглая прикинула траекторию и ударила Степана коленом в пах; затем, будто по наитию, схватила с полки увесистый том и что было силы опустила его Степану на голову. Степан качнулся и сполз на пол. Аглая щелкнула выключателем люстры - Степан на вспышку света никак не отреагировал - подхватила его подмышками и выволокла на лестничную площадку. Вслед отправился спальный мешок. Алина защелкнула входную дверь на оба замка - каждый на максимум поворотов - и, наконец, с облегчением выдохнула. Дрожь, однако, не унялась и даже усилилась. Аглая прошла на кухню и извлекла из холодильника бутылку пива.


6.

Аглая и Степан сидели на кухне.
- Так чисто ты еще ни разу не прибирался, - отметила Аглая, - Но не надейся этим способом искупить вину. Я требую объяснений. Что на тебя нашло? Ты был пьян?
- Нет, вообще нет. Не знаю, что это было. Неконтролируемая вспышка ярости.
- Ярости? Это еще с чего?
- Я вдруг почувствовал себя униженным. Сложная такая вещь. Не знаю, как сказать.
- По-моему, ничего сложного. Ты мастурбировал, да? У тебя стоял.
- Ну, вообще-то мне нередко приходится этим заниматься. Тебе ведь со мной неохота.
- "Приходится", подумать только! Можно подумать, кто-то его заставляет!
Помолчали.
- Вот что, Степан, - сказала наконец Аглая, - Я решила, что я с тобой сделаю. Тебя пороли в детстве?
- Знаешь, я бы не хотел это обсуждать.
- Хм. Вот оно что. Ну, в общем, это не так уж важно. Пройдем-ка в комнату.
Прошли.
- Обнажи торс.
Степан снял футболку.
- Ляг.
Степан лег на кровать ничком.
- Красивая у тебя спина... Чем бы тебя... О, у меня гениальная идея...
Аглая вышла на кухню и вернулась со шнуром от электрогитары.
- Только чур не сопротивляться, - предупредила Аглая, - А то мне потасовок ночью хватило. Цени мою заботу! Могла бы и в милицию заявить.
- Бей давай уже, - проворчал Степан.
- Нда, кажется, по-другому тебя не выучишь хорошим манерам, - пробормотала Аглая, складывая шнур в несколько раз.
Она примерилась и с размаху ударила Степана по спине.
- Ох, - выдохнул Степан, однако не шелохнулся.
- Что, больно?
- Больно.
- Терпеть-то сможешь?
- Постараюсь.
- Постарайся!
Аглая размахнулась и нанесла второй удар. Заалели пересекшиеся крест-накрест следы.
- Ай, - негромко воскликнул Степан, и на пару мгновений у него перехватило дыхание.
- Конечно "ай", - заметила Аглая.
Степан шумно несколько раз выдохнул и вдохнул.
- Знаешь, а мне нравится, - поделилась Аглая, - Такие ощущения интересные и необычные! Пожалуй, я буду иногда так с тобой поступать...
- Нет...
- Да! - Аглая ударила в третий раз, - Да! Да! Да! - в четвертый, в пятый, в шестой - подряд, без пауз.
Степан стонал, перебирая ногами и барабаня стиснутыми кулаками по одеялу.
- А ты знаешь, я уже меньше на тебя злюсь! - призналась Аглая, - Мой гнев с каждым ударом улетучивается все дальше... Какое, однако, действенное средство...
- Аглаюшка, милая, перестань, умоляю, я не выдержу больше, прости дурака, - забормотал Степан.
- Что я слышу? Слова раскаяния!
Степан не отозвался.
- Отлично. Тогда последний удар.
Аглая размахнулась пошире. Резиновые петли впились Степану в плечо, он схватился за пострадавший участок, принял сидячее положение и, поскуливая, стал качаться взад-вперед.
- Надень, - Аглая протянула Степану его футболку и присела на кровать с ним рядом.


7.

Ясным февральским утром Аглая отворила на кухне окно, впустив в дом почти уже весенний воздух и голоса птиц. Степан пил чай.
- Знаешь, Аглая, - заговорил он, - Я у тебя загостился. Уже тепло. Пора назад в гараж.
Аглая отвернулась от окна и заглянула Степану в глаза.
- С тех пор, как я здесь поселился, я не сочинил ни песни, ни строчки...
- Жаль. Жаль, что так, - вздохнула Аглая, - Но ты ведь сам сетовал, что твоя музыка никому не нужна. Что тексты мрачные. Завязать хотел с этим делом.
- Кажется, не судьба...
- Ну, а что тебе мешает? Давай тебя разгрузим. Больше отдыхай, больше думай. Авось и муза посетит.
- Нет, мне нельзя больше здесь оставаться...
- Ты выдумываешь! Усложняешь себе судьбу! Прислушайся к птицам! Им не требуется никаких вдохновений, никаких особенных состояний! Они поют просто потому, что им поется...
- Они свободны.
- А ты нет? Из-за меня, да?
Степан промолчал.
- Ничего себе, вот уж не подумала бы. Мне казалось, я тебе помогаю... Справиться с одиночеством, с тоской... Ты захотел назад? Вернуться в то состояние? Изволь, я тебя не принуждаю... Просто мне обидно... И непонятно... Объяснись!
- Помнишь, когда ты меня избила? - вдруг спросил Степан.
- Еще бы не помнить. Спасибо скажи, что в тюрягу не упрятала. Ты продолжаешь за это дуться? Сколько времени прошло! Да и повод был, согласись.
- Повод-то был. Только это и заставляло меня лежать не сопротивляясь.
- Угу. Сохранились, стало быть, остатки совести. А ты знаешь, я и сама частенько припоминаю этот эпизод. Ты так красиво терпел. Я буквально залюбовалась. Мне хотелось стегать еще и еще.
- Вот, это-то меня и озадачивает.
- Так ведь за дело! Я похожа на садистку?
- Со мной так никогда никто не обращался...
- Угу. Не лупили, значит, в детстве...
- Нет. А тебя?
- Я не хочу это сейчас обсуждать.
- Лады. Ну так вот... - Степан вздохнул, - С тех пор у нас все хорошо... Договор о взаимном ненападении... Я не пристаю, ты рук не распускаешь...
- Ну да. Жить да радоваться. А ты в бега собрался.
- Но меня беспокоит, что все это может повториться... Что я опять тебя расстрою... И ты возьмешься за шнур...
- Так не расстраивай меня!
Степан молчал, размеренно дыша.
- Степочка, дорогой, не переживай ты так! Не собираюсь я тебя мучить! Сам не мучай - и я тебя не стану! Ведь это справедливо? Впрочем, я не держу тебя.
- Сам не знаю как быть. Мне хорошо с тобой... Может, потому и не сочиняется ничего, что хорошо... Странно... Тупик какой-то, капкан, ловушка... Уеду - снова буду сочинять всякую хрень с отчаяния... Ждать отклика аудитории... Особенно женской части... Завяжется знакомство как с тобой, и все повторится заново... Я, видимо, просто не способен к долговременным отношениям...
- Ну, со мной ты достаточно долго прожил, по твоим меркам. Всю зиму.
- С тобой... Ты - друг. Между нами ничего нет.
- Может, пора?
- Ты серьезно? Тебе же не нравится.
- Ну, я узнала тебя поближе с тех пор. А вдруг понравится? Хочу проверить.


8.

Степан встал с кровати и начал одеваться.
- Ты куда?
- В магазин. Куплю чего-нибудь к ужину.
- Раздумал уезжать?
- А тебе чего, правда понравилось?
- Нормально было, - Аглая пожала плечом.
Он вышел в прихожую, хотел было надеть пальто, но вдруг свернул на кухню и уселся там на табурет. Мыслей не было.


(2017)

Спасибо за отзыв, в общем-то согласен с Вами. Я стараюсь, чтобы не было проходных реплик. Но, во-первых, это не всегда удается, а во-вторых - тут все субъективно, кому-то та или иная реплика покажется исполненной смысла, кому-то - лишней. И потом, не всегда бывает время на редактуру. Возможно, это не лучший мой рассказ, но чем-то все же он мне мил...

ВОЙНА


1.

Изобильное, Крым. Конец лета. Наш домик - на окраине поселка, у кладбища. Во второй половине дня мы спускаемся с источника по извилистой горной тропе.
- Свет, до чего все-таки удивительно! - восклицаю я, жестикулируя, - Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что я буду находиться в повиновении у своей подруги, буду стараться во всем, до мелочей, ее слушаться, терпеть телесные наказания, и что все это окажется мне по душе - я рассмеялся бы такому человеку в лицо! Нет, все-таки есть в этом какая-то усмешка судьбы! Ведь с малых лет больше всего я ненавидел именно это - слушаться и подчиняться!..
- Усмешка судьбы, говоришь... - Светка улыбается, - Хорошо что не насмешка... Усмешка... Добрая усмешка-то, или не очень?
- Добрая, добрая, - я улыбаюсь в ответ, - Правда, когда ты меня наказываешь, иногда она кажется мне злой...
- Это естественно. Я, кстати, очень рада, что за весь отпуск ты не заработал ни одного наказания.
- А я-то как рад. Но, знаешь... Хочу поинтересоваться у тебя чисто теоретически...
- Так-так...
- Если я так ни в чем и не провинюсь... Если буду полностью послушным... Если поведение будет оставаться идеальным... Тебе не станет скучно? Тебе вообще нужен такой мужчина?
- Ты чего, с дуба рухнул? Боишься, что брошу? Не доверяешь? Никуда ты от меня не денешься, не бойся... А касаемо наказаний... Знаешь, если мне приспичит тебя выпороть, выпорю и без повода. Но мне не нравится пороть тебя, правда. Мне нравится именно то, каким ты делаешься после порки, как улучшается поведение. Оттого и приходится иногда пороть. Если ты останешься таким, как сейчас, навсегда - я и не буду больше никогда тебя пороть. Но, если честно, я не очень в это верю. Тебе так свойственно срываться. Что уж тут поделаешь...
- Интересно. Интересно ты рассуждаешь... Выходит, ты сожалеешь обо всех наших наказаниях? Предпочла бы, чтобы я изначально был шелковым, чтобы и слова наперекор сказать не смел? Неужели тебе это нравится?
- История не знает сослагательного наклонения. А вообще, ты навел меня на интересные мысли, спасибо! Я сейчас пытаюсь все это проанализировать внутри себя. Знаешь, меня в свое время зацепило именно твое бунтарство. Ты был человеком, которому хотелось помочь. И остаешься таким, и, наверное, останешься. А я всегда хотела помогать. Надо мной даже в детстве смеялись, что у меня нет чувства собственности, я всегда была рада раздать все, что у меня было, все игрушки. Только толку от моей помощи особо никому не было. Теперь, выходит, есть... Но я не возвеличиваю себя за твой счет. Я привязана к тебе. Мне без тебя так же плохо, как тебе без меня. Мы одно целое. Мы оба помогаем друг другу. Ты говорил о наказаниях... Знаешь, когда перед поркой ты раздеваешься и ложишься, я буквально вижу, насколько тебе не хочется того, что сейчас произойдет, как в тебе все негодует, бушует и кипит, хотя ты никак этого не показываешь... В этот момент преодолевается твое бунтарство... И я несказанно рада, что могу этому поспособствовать, могу содействовать установлению мира в твоем мятежном сердце... Это подлинный триумф... Но потом мне приходится делать тебе больно, а этого я и вправду не люблю. Я люблю все живое. Мне не хочется быть источником страдания. Однако приходится. Ничего не поделаешь.
- Да, когда я лежу в ожидании первого удара, мне так до конца и не верится, что ты действительно сейчас будешь целенаправленно и методично причинять мне боль, кажется, что в последний момент все разрешится каким-то чудесным образом, ты вдруг простишь меня, мы все переиграем, испарится моя вина...
- Милый, поверь, мне тоже хотелось бы, чтобы все обстояло именно так. Но ты буквально вынуждаешь меня иногда бывать строгой и жесткой. Впрочем, совсем ненадолго...
- О да.
- Но этой ценой мы покупаем то, что несравненно дороже.
- Мир? Мир между нами?
- Не только мир. Ты совершенствуешься. Развиваешься духовно, да и физически. Мы как бы укрепляем фундамент, на котором держится все строение. Порка способствует выработке смирения и тренирует выдержку. Выдержка и смирение - два воистину бесценных мужских качества.
- Мужских? Значит, по-твоему, женщинам следует пороть своих мужчин? Тогда все будет хорошо?
- Ну, это, безусловно, изменило бы многое! Тут сомнений нет... Знаешь, я думала так лет пять тому назад - о разумности матриархата, о том, что женщина должна уметь вовремя одернуть мужчину, не дать ему заиграться... Но я пересмотрела свою позицию. Я не думаю, что женщины чем-то лучше или мудрее мужчин, или должны иметь перед ними какие-то социальные преимущества... Матриархат, по сути, тот же патриархат, только наоборот... Нет. Все дело - в человеке! В каждой конкретной личности! В нас с тобой, в тебе, во мне... Мы индивидуальны и неповторимы.
- Ну, хорошо. А как это связано с поркой?
- Еще как связано! В природе одних - командовать, в природе других - повиноваться. И неважно, женщина, мужчина...
- Свет, знаешь, а мне всегда казалось, что это в каждом из нас переплетено: иногда мы хотим командовать, иногда - чтобы нами командовали...
- Безусловно. Но в каждом выражена своя доминанта. У одного преобладают черты руководителя. Для другого естественнее слушаться. Ты будешь отрицать очевидное? Ведь тут нет ничего унизительного ни для одной, ни для другой стороны, так устроила, видимо, сама природа... Унижают люди себя сами, без ее участия.
- Каким же образом? О чем ты?
- Руководители злоупотребляют своей властью. Это сплошь и рядом. А те, чей жребий - повиноваться, не желают, видите ли, с ним мириться и плохо слушают приказы. Плохо слушаются. Их наказывают. Но впрок им это не идет, им есть дело только до себя и до своей исключительности... Это встречается еще чаще.
- Слушай, а откуда ты вообще все это взяла? Такое миропонимание? Какое-то безрадостное, что ли...
- Ничуть. Безрадостно делается только в тех случаях, о которых я только что сказала. Если руководитель руководит, а подчиненный доверяет его руководству - лучше не бывает. Тогда торжествует гармония! Как у нас с тобой.
- То есть, подчиняться мне предначертано судьбой? На небесах?
- Выходит, что так!
- Но я никогда не любил подчиняться!
- А это в тебе говорит твое бунтарство! Вот я и пытаюсь его обуздать, иногда радикальными мерами... Не переживай, дорогой. Всегда есть ведущий и ведомый. Главное - верить пути. Мы, кстати, не заблудились? Что-то не припомню я этих двух кипарисов...
- Да, я отвлекся на разговор и перестал следить за дорогой... Прости меня, пожалуйста... У меня просто рассеивается внимание... Не могу уследить за всем сразу...
- Ничего-ничего, дорогой, все хорошо, тем более, стемнеет нескоро.


2.

Мы любуемся закатом на веранде. Ноги приятно болят после долгой прогулки.
- Знаешь, Свет, я еще хотел тебя спросить... Если, конечно, не надоел тебе расспросами... Вдруг тебе хочется помолчать...
- Милый, всякий разговор с тобой для меня счастье. Спрашивай. Спрашивай что угодно.
- И для меня... Вот недавно, когда мы спускались, ты говорила о выдержке и смирении... О бесценности этих качеств... Я хочу спросить - а чем они бесценны? За все эти годы я неплохо в тебе разобрался, я в курсе твоих постулатов - что трудности полезны, что надо преодолевать себя и довольствоваться тем, что есть - но, может, ты откроешь мне, что за этим стоит, за этой системой взглядов? Зачем учиться терпеть боль? Зачем вечно быть начеку?
- Вопрос мне непонятен. Зачем становиться сильнее, ты спрашиваешь? Ну, знаешь ли...
- Но делает ли это сильнее? Ты любишь поговорить о развитии... Но, по-моему, нас развивают положительные эмоции! Полезно любить, радоваться, смеяться! А не приучаться к невзгодам...
- Радоваться полезно, я согласна. Однако страдать еще полезнее.
- Да, со стороны наша жизнь похожа на какие-то бесконечные упражнения в аскетизме! Даже здесь, на отдыхе, мы живем по расписанию!
- А что, тебе не нравится?
- Нравится! Тем более, я так привык...
- Вот и славненько.
- Но я правда не понимаю! Зачем? Зачем нам это все?
- Прекращая развиваться, мы деградируем. Стабильность - иллюзия. Мы или растем, или...
- Да, ты говорила...
- И буду повторять вновь и вновь. Все, чем мы обладаем - наша воля. Это единственное оружие в битве с инерцией и энтропией. Наш долг ее тренировать. Как говорил один мой приятель: "Если начищать бляху ремня каждый день, она будет блестеть". Пойми, я такой же жизнелюбец, как и ты. Такая же падкая до удовольствий. Но мое удовольствие - особого рода. Это удовольствие победы над собой. Тебе трудно, тебе не хочется - а ты делай, делай и не гляди по сторонам. Самое трудное - стать господином самому себе. Кто это сказал? Забыла.
- Да... Звучит, конечно, красиво...
- Звучит красиво, а под ремнем корячиться несладко, да? - смеется Светка, - Ладно, не будем о мрачном... Сколько времени? Я обещала маме позвонить...
Светка вытаскивает из кармана мобильник, звонит.
- Здравствуй, мамочка, здравствуй, любимая... Да, у нас все хорошо, слава Богу... Сережа шлет привет... Да, у него тоже все хорошо! Здесь чудесно! Такой воздух! Такие закаты! Вот как сейчас... А у вас чего слышно? Какие новости?
Светка замолкает и долго слушает, постепенно ее лицо принимает озадаченное выражение, она нервно чешет нос.
- Когда? Когда это случилось? Господи... Я предчувствовала...
Светка слушает неразборчивый для меня голос - слышно только, что мама ей оживленно чего-то рассказывает. Светка вскакивает со стула и принимается ходить взад-вперед.
- И что? Что теперь? Что-нибудь стало известно с тех пор? Ага... Ага... Да, я поняла... Ужас... Господи... Спасибо, что сообщила...
На Светке нет лица. Она садится, отключает телефон, глубоко вздыхает и смотрит куда-то мимо меня.
- Света... Что... Что случилось? С мамой все в порядке? Не молчи, пожалуйста, я волнуюсь!
- С мамой... - шепчет Светка, - С мамочкой все хорошо, слава Богу...
Светка замолкает. По правой щеке у нее скатывается слеза.
- Милая... Что случилось? Что тебя так расстроило?
- Ты не поймешь, - Светка так же смотрит куда-то мимо, различая что-то видимое ей одной.
- Почему не пойму? Что такое? В чем дело? - горячусь я.
- На границе снова шли бои. Пало сорок восемь бойцов, - произносит Светка бесцветно, без всякого выражения, так, будто я вынудил ее это произнести.
- Понятно, - отвечаю я.
- Ничего тебе не понятно, - горько отзывается Светка, все так же не глядя в мою сторону, - Лучше давай не будем... Не будем это обсуждать... Дай мне побыть наедине... Наедине с моими чувствами...
- Светочка, я не хочу с тобой ни о чем таком спорить, но неужели я никак не могу тебе помочь?
- Кажется, нет... Ведь сейчас ты ощущаешь что-то совсем другое... Не то, что я...
- Это печальная новость. Я точно так же, как, наверное, и ты, сопереживаю погибшим. Точнее, их близким... А сколько убитых солдат противника?
- Я понятия не имею!!! - взрывается Светка, - Какое это имеет значение? Какое значение, к чертовой матери??? Сам-то понял что сказал?! Ничего ты не понял... И никогда ничего в этом не понимал... И спорить с тобой бесполезно... Тебя, блин, не переспоришь!!!
- Милая, давай успокоимся! Я и не думаю с тобой спорить! Все это печально, я полностью с тобой согласен...
- Что печально, Сергей? Что именно тебя печалит? Говори!
- Знаешь, милая, я не хочу сердить тебя еще больше.
- Куда уж больше...
- Не хочу нарываться на наказание.
- За убеждения я пока не наказываю. Возможно, зря... Но сейчас, сейчас... Сейчас мне хочется просто-напросто от души врезать тебе по лицу! Ты дурак! Люди за него гибнут, а он глумится...
- Да с чего ты взяла? В чем мое глумление? Дай мне пять минут, пообещай, что не будешь наказывать, и я все тебе объясню! Объясню тебе все, что думаю по этому поводу!
- Угу. То есть пострадать за свои убеждения ты не готов.
- Я готов! Я готов пострадать! Просто я не хочу тебя расстраивать! Сама говорила сегодня, насколько тебе тяжело меня пороть... Не хочу доставлять тебе лишних проблем...
- Подумаешь, проблема... На фоне того, что происходит... Ладно, договорились. Выскажись. Говори, сколько вздумается. Хоть пять минут, хоть десять.
- Дай-ка с мыслями собраться... В общем, я вот чего думаю. Все это я не раз уже говорил тебе, но сейчас, наверное, время расставить все точки над "и"...
Светка все так же молча глядит куда-то в сторону. Хорошо хоть не плачет.
- Свет? Ты как вообще?
- Я тебя слушаю. Говори. Расставляй точки над "и".
- Может, ты не в курсе, но я слежу за новостями так же внимательно как ты. Здесь, правда, у нас такой возможности нет... Хорошо хоть твоя мама нам это сообщила! Хотя что мы можем сделать, наши эмоции никого не воскресят... Свет... Чего молчишь? Чего смотришь так? Ты сердишься.
- Продолжай. Я тебя слушаю, говори.
- Ну так вот. Моя позиция - не против врага, но против войны... Да, это именно так, мне глубоко неприятна война, любая, мне не столь важно, кто с кем воюет, за какие ценности и в какой точке земного шара... И по моим наблюдениям, цинизм сейчас царит небывалый... Наполеон с Александром хоть сами выходили на поле боя, им было, чего терять... Теперь не то... Гибель людей выгодна мировым политикам, ориентированным на деньги и статус... Нас натравливают друг на друга, сталкивают лбами... Бойцы и с той, и с другой стороны - в равной степени заложники этой ситуации... Мне очевидно, что сложившаяся на сегодня ситуация могла бы разрешиться мирно...
- Мне не очевидно. Кстати, ты закончил?
- Я мог бы долго говорить...
- Не сомневаюсь. Главное высказал, что хотел?
- В общем, да...
- Тогда выслушай, пожалуйста, меня. Сережа, ты человек очень хороший, очень чуткий, очень добрый и очень наивный... Охотно верю, что сам бы ты на конфликт ни с кем не пошел. Но нельзя всех судить по себе. Другие совсем не такие, как ты. А ты отказываешься видеть то, что происходит. Предпочитаешь свои прекрасные иллюзии. Очень жаль.
- Садится солнце. Поют цикады. Я это вижу. И слышу.
- Кончай придуриваться, а? Скажи лучше - сражаться за меня пойдешь с оружием в руках?
- Ясное дело...
- Что-то я не уверена. С такими представлениями... Эта твоя оторванность, отрешенность рано или поздно сыграет с тобой злую шутку. Ты думаешь, ты где-то вне игры, себе на уме... Но нашим врагам такие люди и выгодны. Такими проще управлять. Манипулировать.
- Света, каким врагам, о чем ты???!!!
- Так. Это что еще такое? Ты повысил на меня голос. Ты перестал следить за интонацией! Как мы с тобой договаривались? Ты должен разговаривать со мной уравновешенно.
- Объясни! Объясни мне, о каких врагах ты говоришь!..
- Сейчас мне кажется, что главный мой враг - это ты...
- Я не враг! Света! Посмотри на меня! Я не враг!!!
- Вижу, милый. Вижу, что не враг. Но все равно, оставить я этого так не могу. Тебя придется проучить. Ремнем.
Повисает долгая пауза.
- Вот, значит, как ты держишь слово... - говорю я наконец.
- А что? Ты сам виноват! Ты вышел из себя! Упустил контроль! Я что, должна оставить это без внимания? Я просто уважать себя перестану, если не накажу, пойми ты это.
- Угу. Значит, выпорешь за то, что я повысил голос, а не за мои убеждения?
- Дались тебе твои убеждения... Про твои убеждения мне все давно понятно. Ты неисправимый романтик. Ради Бога. Мне тебя не переделать. Только общаться давай по-человечески, договорились?
- Ладно.
- Дай мне ремень. Сними с себя.
- Света.
- Ну.
- Я хочу пойти погулять.
- Поздно уже гулять. Спать пора.
- Я ненадолго. Мне надо поразмыслить наедине с собой...
- Хорошо. Погуляй, поразмысли. Только сначала я тебя накажу.
- Нет!!! Хватит!!! Хватит надо мной издеваться!!!
- Милый, кто над тобой издевается? Ты, кажется, все еще не в себе...
- Это ты не в себе! Больше я этого не потерплю!!!
- Замолчи, будь добр. Мне противно. Или ты даешь мне себя наказать, или...
- Или что? Что?!! Ну, говори!!
- Или я обижусь. Вообще-то, уже обиделась. Твое поведение безобразно. Странно, что ты сам этого не чувствуешь.
- Обижайся сколько влезет!! Довольно я терпел!! Всему когда-нибудь наступает конец!!
- Конец? Ты хочешь расстаться? Я надоела? Как хочешь. Мы свободные люди. Знай только, что я любила и буду всегда тебя любить. Ты меня вроде тоже любил. Во всяком случае, ты мне так говорил. Даже сегодня, по-моему. Что, больше не любишь?
- Не знаю!!
- Мне бы твои проблемы, дорогой... - Светка зевает, - Спать чего-то охота... Пойду, что ли, прилягу... Не хочется тебя расстраивать, милый, но сегодня ты был отвратителен... Честно скажу - не ожидала... Ладно, спокойной ночи... Захочешь пообщаться - буди...
Светка уходит с веранды в дом. В окошке нашей спальни загорается свет. Я все так же сижу на стуле. На освещенной стенке хорошо различается Светкина тень. Вскоре лампочка гаснет. Теперь веранду освещает одна луна.
Гулять мне уже неохота. Спать тем более. Толпятся мысли. Я вспоминаю день нашего знакомства. Первый поцелуй. Первый секс. Первую порку - несмелый эксперимент. "Милый, я сделала тебе больно? Ох, прости..." - "Ничего-ничего, все хорошо, ударь еще, ударь смелее..." Наши бесконечные споры и ссоры, переходящие в драки, за которые потом обоим мучительно стыдно. Непримиримые разногласия. Разлуки. Сближения. Снова порка - уже по Светкиной инициативе: "Черт возьми, это тебе полезно... С тобой нельзя иначе... Как это я сразу не поняла..." Правила, выписанные на бумажке и потом затверженные мной наизусть. Периоды затишья, взрываемые изнутри жгучей болью... Я прикрываю глаза и вижу себя голого, распластанного на диван-кровати нашей московской квартиры - и нависшую с ремнем Светку. "Не бей... Пожалуйста... Хватит..." - "Терпи. Это только начало." И снова, в который раз в душе все закипает и восстает. Но эта картина сменяется сценой примирения: я в Светкиных объятиях, наказание кончено, мы снова вместе, снова в мире...
Я ненавистен сам себе. Безумно жаль Светку в ее одинокой постели. Обнять спящую? Разбудить и попросить прощения?


3.

Утро следующего дня. Мы вновь на веранде. Светка с довольным видом говорит:
- Как ты неслышно в постель пробрался, удивительное дело! Ты знаешь, я всегда так чутко сплю... Не ожидала, сказать по правде! Я уж подумала - бросил, разлюбил, а оно вот что! Опомнился, одумался... И что теперь делать с тобой будем?
- Свет, я очень виноват... Прости, прости за все... Вчера я не позволил себя наказать... Мне ужасно стыдно... Накажи меня сейчас, накажи за все...
Я начинаю расстегивать ремень.
- Погоди, чего ты выдумал... Не буду я тебя сейчас лупить. Ты меня ужасно огорчил вчера. И мне неохота сейчас тобой заниматься. И вообще - порка на тебя уже не действует. Нужно что-то другое. Более эффективное.
- Что же?..
- Сама пока не знаю! Но я обязательно над этим подумаю. И вообще, нам пора заняться твоим интеллектуальным развитием. Мы что-то на физическом застряли... Я, пожалуй, составлю тебе список обязательных к прочтению книг на месяц вперед. Будешь читать и пересказывать, а отдельные куски заучивать наизусть. Авось, совместными усилиями наведем у тебя в башке порядок. Не будет таких гнилых базаров, как вчера.
- Составь, конечно! С радостью прочту!
- Еще бы, куда ты денешься... И обещай мне тоже подумать над способом, которым мы, начиная с сегодняшнего дня, будем тебя наказывать. Я открыта любым предложениям!
- Свет, а можно вопрос? Разве бывает что-то эффективнее порки? Ведь это средство отлично себя зарекомендовало... Зачем отказываться? Дополнительные обязанности по дому или физические упражнения не так хорошо действуют...
- Что ты, милый, я все понимаю. Эти мелкие наказания будут иногда применяться, как прежде. Но порку следует заменить на что-то совсем другое, новое. Более жесткое, более неприятное.
- То есть, как я тебя понимаю, это в любом случае будет связано с причинением физической боли, да?
- Вне всякого сомнения.
- А если я не выдержу? Сбегу от тебя?
- Сбежишь и прибежишь обратно, как это уже бывало не раз. Не можешь ты от меня уйти. Некуда тебе.
- Наверное, ты права... Что ж, будь по-твоему!
- Вот, так-то лучше, - улыбается Светка.


(2016)

1.

Уставившись в сторону раковины, Маша курила третью подряд. Гора посуды магнетизировала. "Вот, так всегда, - отрешенно думала Маша, - Запланировала генеральную уборку в единственный, можно сказать, выходной, но задницу отрывать лень, так что, видимо, придется весь день читать умную книжку или смотреть сериальчик... Хорошо еще, если сериальчик... Боюсь, получится как неделю назад - зов плоти возьмет свое, и буду как дура смотреть порнуху и мастурбировать полдня... Тоска... Самооценка и так ниже плинтуса... Зашел бы кто, что ли, или позвонил..."
Будто в унисон этой мысли заиграл телефон. Номер не определился. Но голос в трубке показался знакомый. Вадим? Не может быть!
- Мария, привет, давно не виделись, как хорошо, что у меня сохранился твой номер... Зайду, ты не против?
- Зайди, - Вадим был не совсем тот человек, которого Маша мечтала бы видеть в гостях, однако одним своим фактом он разбавлял поток ее саморефлексии, а это было как нельзя кстати.
В пиджаке и при галстуке Вадим, тем не менее, имел несколько помятый вид. В последний раз возможность столь подробно разглядеть соседа по подъезду Маше выпадала давно, она и не помнила, когда. Оба с тех пор успели всерьез измениться... Вадим жил на двадцать первом этаже; Маша - на десятом.
- Вадик, ты чего, с похмелья? - хозяйка уступила гостю табурет напротив раковины, а сама расположилась на полу, поджав колени, - Отмечали день знаний?
- Ага, - парня трясло, он будто искал глазами что-то на столе, никак не находя, - Мария, у меня к тебе... Просьба... Знаешь, что такое ложь во благо?..
- Разберусь уж как-нибудь, - Маша улыбнулась, - Пива хочешь?
- Нет, я не могу сейчас думать про алкоголь...
- Понимаю. Но тебе надо сделать над собой усилие. Бутылка пива, сигарета - и ты будешь в норме, поверь.
- Я не курю.
- Ах да. И пива не хочешь?
- Я же сказал.
- А как насчет чаю?
- Можно!
Маша подразгребла завал в раковине, чтобы позволить струе воды наполнить электрочайник.
- Ну, чего стряслось, говори... Дрожишь весь, надо же...
- Я не ночевал дома!..
- И папа устроил тебе нагоняй?
- Он пока ничего не знает... Он в отъезде... Вернется через неделю...
- Поздравляю, наконец-то можешь оторваться по полной... Предлагаю вечеринку у тебя дома... Чур, я в числе приглашенных как автор идеи...
- Нет! Ты не понимаешь! Он контролирует все мои действия! Я уже соврал, что вчера телефон у меня разрядился, а во всем доме вырубился интернет! Ты должна это подтвердить! И убедить, что эту ночь я ночевал дома! Что ты видела меня вчера вечером на лестничной клетке не позже двадцати двух часов!
- Что-то я плохо пока врубаюсь, - Маша нахмурилась, разливая кипяток по чашкам, - Ну, не ночевал, и что? Ну, выпил, с кем не бывает! Чего огород-то городить? За тебя ведь даже никто особо не волновался! Остался у друзей - тем лучше! Зачем возвращаться ночевать в пустой дом? И я, правда, не пойму, отчего тебе было вчера ему не позвонить! Договорились бы по-человечески!
- Ты не знаешь отца.
- Знаю, Леопольд Францевич - добрейший, чудеснейший...
- Ты ничего не знаешь о наших с ним отношениях.
- И кстати, мне вовсе неохота ему врать! Давай я лучше честно все объясню - ну загулял сынок, ну выпил, с кем не бывает...
- Ни в коем случае!!
- Эй, потише... Чего ты так на меня уставился? Я ведь просто предложила... Хотела как лучше...
- Тогда сделай, пожалуйста, так как я тебя прошу. Подтверди, что в доме не работал интернет. Подтверди, что видела меня вчера.
- Хорошо, хорошо, как скажешь... Видимо, я действительно чего-то не догоняю... Прямо-таки детективная история... Ладно уж, обеспечу тебе алиби... Когда мне позвонить? Прямо сейчас?
- Я сам позвоню. И потом передам тебе трубку. Можно я из комнаты? Прости, но мне бы не хотелось...
- Да звони откуда хочешь.


2.

По окончании успешных переговоров Вадим горячо поблагодарил Машу, но уходить при этом, кажется, не торопился. Маша тоже не стремилась поскорее спровадить гостя - она была немного взволнована сложившейся ситуацией, ей льстило, что Вадим взял ее в сообщницы, и ей хотелось пооткровенничать.
- Вадим, чего чай не пьешь? Остывает...
- Спасибо, но я не пью чай из пакетиков. И тебе не советую. Это вообще не чай. Краска.
- Что ж, иногда выгоднее оставаться в неведении, - проговорила Маша, размешивая ложкой свой чай по двадцать пятому кругу, - А вот скажи-ка ты мне, Вадим... Не страшно тебе так жить? Взрослый парень... Пора бы уж выпорхнуть из родного гнезда... То есть, я не в буквальном смысле... Но как насчет пары раундов войны за независимость? Или ты их уже проиграл?
- Мария, все очень просто. Я живу за чужой счет. И пока это так - я ничего не решаю.
- Ну а мой пример тебя не вдохновляет? Зарабатываю с пятнадцати лет. С восемнадцати - живу отдельно от родителей.
- Мария, но, согласись, перспектива всю жизнь проработать продавщицей...
- А я не думаю про завтра. Живу здесь и сейчас! Перспектива унылая, я с тобой согласна. Не знаю. Может, учиться пойду. Вот только чему - ума не приложу. Что-то скука одолевает. Ну и вообще я ленивая.
- Ну да, понятно. А я буду адвокатом. И учиться мне приходится с утра до вечера. И на заработок нет ни сил, ни времени.
- Успехов тебе, Вадим.
- Спасибо, Мария.
- А все-таки... Все-таки, Вадик... Я все-таки никак не пойму... Зачем было устраивать такой шухер? Зачем тебе понадобилась я? Вы с отцом двое взрослых мужиков, в конце-то концов...
- Ты спасла меня от наказания.
- Мама дорогая! Он тебя еще и наказывает! До сих пор? Ремнем, что ли, шлепает?
- Мария, мне неловко об этом говорить... Но... В общем, ты угадала, это именно так.
- Шутка, розыгрыш? Леопольд Францевич? Вот уж о ком бы не подумала...
- Внешность бывает обманчива.
- Леопольд Францевич? Родного сына?! Так, мне надо срочно закурить... Ты не против?
- Кури на здоровье...
- Это сарказм?
- Ах, нет. Прости. Я не имел этого в виду. Я хотел сказать - кури в свое удовольствие.
- То-то же, - Маша закурила, и на некоторое время воцарилось молчание.
- Ну, кому из нас не прилетало под горячую руку... - наконец, проговорила Маша будто сама себе, - Но почему-то... Мне почему-то казалось, что именно тебя, тебя одного в нашем классе - дома не трогали!.. Не знаю, почему мне так казалось... Мальчик из хорошей семьи...
- Я, конечно, не знаю, как кого наказывали, но, кажется, мне доставалось сильнее всех.
- Вот оно что... Вот откуда у тебя всегда были такие хорошие оценки...
- Получается, так.
- Но ведь не в двадцать-то лет? Это же трэш, вообще-то говоря...
- Согласен. Но отец не так давно дал понять, что будет наказывать до тех пор, пока я не окончу университет. По его словам - кого сильнее любишь, с того и больше требуешь.
- Да ты, парень, влип.
- Ничего. Вот, сегодня пронесло благодаря тебе...
- А завтра? Послезавтра? Так и будешь с этим мириться? Не пробовал дать сдачи?
- Нет. Спасибо за гостеприимство. Мне пора.
- Подожди-ка, останься, посиди. Или у тебя срочные дела?
- Нет, пока ничего срочного.
- Дело-то подсудное. Заяву накатать не хочешь? А то давай накатаем. Я помогу.
- Не хочу.
- Ты меня озадачил, Вадим! Заинтриговал, можно сказать. Как же это у вас происходит? Ты, здоровый взрослый мужик, оголяешь перед ним попку, а потом смирненько лежишь и ждешь, когда все закончится, а потом благодаришь за науку?
- Примерно так, - Вадим слабо улыбнулся, - Только смирно лежать обычно не получается. Понимаешь... Это, видимо, не совсем то, что ты себе представляешь... Вот, ты говоришь, тебя наказывали... Это было очень больно?
- Меня порола мама. В сердцах. Всыпет раз, другой, третий - успокоится. Скорее обидно, чем больно. До сих пор простить не могу.
- Но это помогало тебе становиться лучше?
- Издеваешься?!! Тебе, что ли, помогало?!
- Даже не знаю... После порки всегда тянуло учиться и хорошо себя вести...
- Да ты просто умный и любознательный парень, вот и все! И порка тут не при чем! Просто ты вбил себе это в голову! Или предки тебе вбили! Ремнем!
- Нет, Мария, ты не права. Без ремня я, правда, пошел бы по плохой дорожке. Ведь особого интереса к учебе у меня никогда не было. За то и бывал наказан - за то, что отвлекался, забывался...
- Ну хорошо. Хорошо. Допустим. Расскажи. Расскажи мне, как тебя наказывают и как это офигительно идет тебе на пользу. Эти сказки про белого бычка. Или ты не знаешь, с чего начать? Хорошо. Я буду задавать тебе вопросы. Как ты утверждаешь, тебе достается до сих пор. Скажи мне, это больно?
- Это адски больно. Ты просто не представляешь... Это больно настолько, что я выдал бы любые тайны... Но этого от меня как раз не требуется, просто папа наказывает, хочет как лучше... От меня требуется лишь терпеть и не сопротивляться... Но даже это дается с таким трудом... В последний раз... Да, видимо, мне придется рассказать всю правду, раз уж ты меня так выручила сегодня...
- Я вся внимание.
- Ты знаешь Ингу?
- Ингу? С которой ты летом загулял? Белокурая такая, с косой до задницы? Ее Инга зовут?
- Не говори так.
- Прости, пожалуйста. Точно, это ведь твоя девушка. Я не хотела обидеть ни ее, ни тебя. Так, с языка слетело.
- Ничего страшного. И кстати, она уже не моя девушка.
- Ничего удивительного. У таких сплошной ветер в башке. Думают, что все от них без ума. Даже термин есть такой специальный: "нарциссическое расстройство личности" или как там его... Ох, прости... Я, кажется, опять куда-то не туда заехала...
- Ты просто не даешь рассказать.
- Точно. Прости. Все, я заткнулась.
- Даже не знаю, как подступиться... Ингу я знаю со второго курса... Она пришла к нам с параллельной группы... Мы сразу друг другу понравились... Ходили в столовую в перерывах между парами... На лекциях переписывались, листок передавали друг другу - я строчку, она строчку, и так до конца пары, она еще всю лекцию одновременно ухитрялась законспектировать, а я все мимо ушей пропускал, настолько поглощен был нашей перепиской... Потом брал домой ее конспект, переписывал к себе в тетрадку... А иногда мы вместе у меня дома готовились...
- И ваши отношения плавно перешли в романтическую фазу.
- Да... А однажды... Однажды нас застукал мой отец...
- Вы занимались сексом?
- О нет, до близости у нас так и не дошло... Мы просто делали уроки... Разбирали конспекты... Сидели за одним столом... Но отец сразу все понял... Он и раньше видел нас во дворе... Он пригласил нас к себе в кабинет. Он очень вежливо объяснил Инге, что считает для меня первостепенной учебу и карьеру, а о создании семьи думать пока рано. Он высказал недовольство, что я отвлекаю от учебы и себя, и Ингу. А мы-то и не думали отвлекаться от учебы...
- Дай-ка я угадаю, что было дальше. Он выпорол тебя прямо при ней в кабинете!
- Он попросил ее выйти и подождать в гостиной. А я старался как мог, чтобы не зареветь...
- Удалось?
- Не совсем... А потом я провожал Ингу домой - был поздний час... Она хотела идти одна, но отец настоял, чтобы я ее проводил... Весь путь мы молчали.
- Она так и не проронила ни слова? Даже на прощание ничего не сказала?
- Она заглянула мне в глаза на пороге ее подъезда... Провела ладонью по моей щеке... И ничего не сказала...
- А ты?
- Что я?
- Тоже смолчал, да?
- Я сказал ей: "Прости".
- За что прости-то?
- За то, что все так вышло... Так глупо...
- Она простила?
- Она кивнула. И зашла в подъезд.
- И с той поры вы не виделись?
- Мы увиделись очень скоро.
- Ну да, вы ведь учились на одном отделении...
- Нет. В следующий раз мы увиделись не в аудитории. Это опять произошло у нас дома.
- Вот как? - Маша прикрыла ладонью зевок, - Не возражаешь, я выкурю еще одну?
Вадим промолчал. Маша закурила.


3.

Маша курила молча. И Вадим помалкивал. Казалось, он немного выдохся.
- Стемнело-то рано как, - загасив окурок, Маша на пару мгновений поглядела в окно, - Тебе все еще противна мысль об алкоголе? У меня есть пакетик вина...
- Я не пью вино из бумажных пакетов.
- Сделай сегодня исключение, а? Ради меня. Неохота одной напиваться. Да и тебе выйдет в масть. Чего затих-то? Все, кончилась твоя история?
- Была не была, Мария. Выпью с тобой вина.
- Вот это я понимаю! В сторону предрассудки!
Маша надрезала ножом краешек пакета и разлила вино по рюмкам.
- Ну, Вадим, будь здоров!
- За тебя, Мария...
Чокнулись, выпили.
- Давай, рассказывай, чего там Инга твоя учудила на этот раз...
- Инга... Инга ушла от меня к отцу...
- Ох, ни фига себе! Живо смекла что к чему! Как же так получилось?
- Вскоре после того, как я проводил ее в последний раз, она выбрала отца своим научником... Они часто стали видеться у нас дома... Обсуждать нюансы будущего диплома... И в самом скором времени...
- А ты не врешь?
- Нет, что ты...
- Налей-ка нам еще по полной, за это следует выпить... Ай да Леопольд Францевич! Вот уж от кого не ожидала... Воистину, ты сделал мой день...
Чокнулись, выпили.
- Ну хоть рукоприкладство-то прекратилось? - расспрашивала Маша, - Как-то несолидно - уважаемый человек, профессор...
- Знаешь, Мария, сказать по правде, с тех пор, как Инга живет у нас дома, отец со мной все строже и строже... Будто ищет повода наказать... А в последний раз... Я сорвался, видимо, нервы не выдержали... Заявил, что больше так продолжаться не может... На что он буквально рассвирепел... Затащил меня в кабинет, схватил ремень, велел раздеться... Я орал как резаный... Это было так больно... Я не выдержал, вскочил, забегал... Казалось, готов был броситься на отца с кулаками...
- И бросился бы! Отчего не бросился? Налей-ка мне еще вот досюда...
- Конечно, Мария... И себе налью...
Выпили, не чокаясь. Вадим глубоко вздохнул.
- Почему не бросился? - Маша продолжала допытываться, - Дал бы сдачи! Врезал бы! Это бы бесповоротно изменило всю ситуацию!
- Не знаю... Я просто сел на кровать, трясясь от злобы и бессилия... Отец вышел и вернулся с Ингой... Он попросил у нее прощения за то, что делает ее свидетельницей столь неприглядной семейной сцены, но без Инги, по словам отца, нам в тот момент было не обойтись... "Будь мужчиной, сынок, - сказал он мне тогда, - Будь мужчиной... Ляг и вытерпи все достойно... Не ударь перед ней лицом в грязь..."
- Инга не завопила в ужасе? Не выбежала? Осталась?
- Осталась.
- А ты?
- А я старался не зареветь. Старался держаться молодцом.
- А потом?
- Потом они выпроводили меня из кабинета. И прямо там, сразу же, между ними началась близость. Я впервые хорошо расслышал стоны Инги. Точнее, я уже раньше их слышал. По ночам. Но тогда она старалась меня не разбудить, старалась потише.
- Твой отец сумасшедший.
- Это было месяц назад. И с тех пор он меня не не наказывал. Но вчера я задержался в гостях... Не ночевал дома...
- Можешь не продолжать, я знаю, что было дальше. Вот мы и вернулись к началу. Знаешь что? Твой отец маньяк. У него сдвиг на сексуальной почве. Забыла, как это называется, есть специальный термин...
- Да, когда они с мамой меня в детстве наказывали, тоже потом всегда уединялись, я сейчас вспоминаю... Только тогда я не понимал, с какой целью... Я ничего не знал о сексе...
- Сейчас-то знаешь? Пойдем-ка в ванне полежим? Тебе надо расслабиться, снять стресс... Она у меня просторная, мы прекрасно поместимся. Вино возьмем с собой.


4.

Спустя полтора часа Маша и Вадим лежали под одеялом в Машиной спальне.
- Вадик, глянь-ка время на телефоне... Девяти нет? Сгоняешь еще за пакетиком? Хорошее вино было, да?..
- Восемь-пятьдесят.
- Ох, не успеешь... Жалость какая... Все равно вылазь, пошли на кухню, курить хочу... После секса всегда курить охота...
Вышли на кухню. Сели. Маша закурила.
- У тебя такой классный член, - произнесла Маша спустя пару глубоких затяжек, - И управляешься с ним на славу! Инга твоя сама не знает, чего проморгала!
- Спасибо, Мария.
- Не за что. Я просто констатировала факт.
- Спасибо тебе за все.
- Ой да ладно тебе... Знаешь что? Ты тут мне нарассказал... Если это все правда - да хоть наполовину - пулей мчать пора из родительского дома, наутек, стрелой, бегом-бегом... Они тебя знаешь во что превратят с таким обращением?
- Ну, во что.
- Не скажу. В общем, слушай меня. Помочь тебе хочу. Не знаю уж, понравилось тебе со мной сейчас или нет, но ты можешь жить здесь. Между нами может ничего не быть, это уж на твое усмотрение. Но так дальше продолжаться не может. И ты сам это понимаешь! Понимаешь?
- Да, конечно, ты права... С ужасом жду их возвращения...
- Понятное дело. Короче, у меня тут не дворец, но стеснять особо друг друга не должны. Хочешь, спи в комнате, хочешь, здесь. Могу на работу попробовать устроить к нам в магазин, войдешь в долю, платить будем за жилье пополам. У нас как раз свободна вакансия фасовщика... Но можешь просто продолжать учиться. И не работать. И денег мне с тебя не надо никаких.
- Да ну его, этот факультет! Лучше уж действительно работать устроюсь к тебе в магазин! Так эта учеба осточертела, представить не можешь! С самого начала осточертела!.. Если бы не отец...
- Значит, учеба не твое. Отец малость ошибся. Бывает. Что ж, никогда не поздно начать искать собственный неповторимый путь.
- Спасибо, Маша. Спасибо...
- Давай прямо сейчас позвоним твоему отцу и пошлем его на три веселых буквы. Хочешь, я возьму это на себя?
- Ну, зачем так. Дождемся его возвращения. И объявим. Я сам объявлю.
- Что ж, пусть будет так!
- Пусть будет.


5.

Полторы недели спустя Вадим назначил Маше свидание в кафе в центре города. На сей раз галстук и пиджак идеально сочетались с осанкой и выражением глаз; манжеты рубашки поблескивали запонками.
- Мария, я так рад тебя видеть! Садись сюда, здесь больше света!
- Нет уж, я лучше в темный уголок...
Уселись. Вадим заказал чай.
- Мария, сегодня я рад угостить тебя хорошим чаем. Сюда идут прямые поставки с Цейлона.
- Курить-то можно тут? - Маша озиралась в поисках запрещающего знака.
- Только электронные сигареты.
Маша тихо вздохнула.
- Как тебе эта погода, Мария? По-моему, на "два с минусом"...
- Обожди с погодой. С отцом говорил?
- Мария...
- И вообще, ты какого хрена звонки сбрасывал? Набираешь ему, набираешь... Тоже мне, персона Ви-Ай-Пи... Или забыл, как отжигали?
- Нет, не забыл. Об этом и хотел поговорить.
- Ну, говори.
- Знаешь, это было что-то вроде... помутнения рассудка! Ты меня... как бы поточнее выразиться... загипнотизировала!
- Угу. Все с тобой понятно.
- И отец считает, что мы с тобой не пара... Я ему конечно, не рассказывал во всех подробностях...
- И на том спасибо. Все, давай. Хорошего дня.
- Постой, постой, куда ты? Нам несут чай!
- Сам пей свой чай.
Маша протиснулась между диваном и столиком, сняла пальто с вешалки, накинула на плечи.
- Мария, подожди! Я еще хотел тебе сказать! Тебе надо прекратить обижаться на мать! Надо осознать, что она хотела тебе добра!
- Большое тебе дело до моей матери, можно подумать... - пробормотала Маша и вышла на воздух. Шла быстрым шагом, не оборачиваясь. Не сбавляя скорости, вынула мобильник и стала листать контакты. Нашла нужный. Нажала на "вызов". Выждала три длинных гудка...
- Да, я вас слушаю.
- Леопольд Францевич, здравствуйте! Это Маша с десятого этажа! Помните, мы недавно говорили с вами по телефону?
- Помню, Машенька, помню! Как вы поживаете? Как ваша мама?
- Спасибо, Леопольд Францевич! Все хорошо!
- Слава Богу, Машенька.
- Слава Богу. Леопольд Францевич...
- Да-да...
- Понимаете... С тех пор, как мы говорили с вами в последний раз, меня не перестает мучить совесть... Я солгала вам... Мне так стыдно...
- Машенька, Бог с вами, что вы такое говорите!
- К сожалению, этому способствовал Вадим... Я смалодушничала... Поддалась на его уговоры.
- Машенька, я внимательно вас слушаю. Сообщите мне все, без утайки. Вадим... Мое счастье и моя боль...
- Он пришел ко мне пьяный с утра, не ночевавши дома... Попросил соврать вам, что дома не работал интернет... А интернет был в полном порядке!Леопольд Францевич, до чего же мне неловко...
- Не беспокойтесь, Машенька, лучше поздно чем никогда... Вы умница, что набрались смелости сказать правду, пусть с опозданием...
- Простите меня, Леопольд Францевич...
- Что вы, Машенька, я ничуть на вас не в обиде... Вы поддались минутной слабости... Видимо, с вами приключилось что-то вроде помутнения рассудка!.. С кем не бывает... А вот с Вадимом мне придется серьезно побеседовать...
- Удач вам и успехов, Леопольд Францевич! Крепкого здоровья! Профессиональных достижений!
- Спасибо, милая.
- До свидания, Леопольд Францевич!
- До свидания, Машенька.
Моросил дождь; порывы колючего ветра обрывали лепестки с веток редких деревьев, и те, кружась и суживая радиус, пикировали на холодный асфальт подбитыми самолетами. Маша зашагала еще быстрее.


(2016)

1.

Вечер. Свет монитора ноутбука выхватывает из кухонного полумрака сосредоточенное Дашино лицо.
- Вот... И вот... - Даша щелкает "мышкой", - А это как тебе?
- Ого! - отзываюсь я, - Ну и дела!
- Нравится?
- Еще бы... Неужели и это на "мыльницу"?
- Ага. Красиво, да? И это...
- Да, это... Вообще... Ольга гигант...
- Ну скажи ей, она порадуется...
- Ясное дело, скажу. Даша, а как ты думаешь...
- Что?
- Почему она не отдаст их ни в какой журнал? Кто-нибудь вообще в курсе, что она творит такие чудеса? Давай хоть аккаунт ей заведем в соцсетях...
- Олька не любит соцсети.
- Да знаю... Но смотри чего думаю... Она ведь вкалывает на этих чертовых работах... Она могла бы зарабатывать искусством! Своим талантом! Почему она не делает в эту сторону никаких шагов?
- Сережа, ну как тебе сказать... Мы с Олькой много говорили на эту тему... Это не так просто как тебе представляется... Надо пробиваться... Навязываться... Крутиться в тусовке... Олька не такой человек...
- Даша, но разве справедливо, что это видим только мы с тобой? А мир в неведении...
- Сергей, а ты не преувеличиваешь? Олька снимает для души. Как и я, как всякий из нас...
- Но у нее получается лучше! Надеюсь, ты не обидишься...
- Нет, что ты. Я все понимаю. Олька у нас большой талант. Гений, можно сказать.
- И человек она прекрасный!..
- Ну-у, ты не знаешь ее как следует...
- Да уж конечно, не как ты... Я-то с ней не сплю на одном диване... А что тебя в ней напрягает? Вы ведь подруги детства...
- За Ольку пасть порву, само собой. Но, как тебе сказать... Все живые люди... Никто не идеален... А вот скажи мне честно... Как друг... Ты в нее случайно не влюбился? Все-таки под одной крышей живем полгода... Наверняка подпал под ее чары... Хотя у тебя, вроде, есть девушка, помню, ночевать приходила неделю назад... Ох, прости если лезу куда-то не туда...
- Даша, все нормально. С той девушкой мы расстались.
- Что так?
- Неважно... Но, в целом, ты права! Ольга не выходит у меня из головы! Хотя я бы не сказал, что это однозначно эротические эмоции...
- Угу. Я так и знала. Только ты особо не рассчитывай ни на что. Как другу говорю.
- Хм. Вот оно как. Да мы с ней толком и не общаемся... А почему ты так уверена?
Даша промолчала.
- Может, вы это самое... Спите? - любопытствую я, - У вас любовь? Ведь, насколько я понял, ни у нее, ни у тебя нет никого ближе?
- Да, Сережа, наверное, это так, ближе друг друга у нас никого нет... Но это не то, о чем ты подумал... То, что мы спим на одном диване - означает только то, что мы спим на одном диване...
- Слушай, а скажи тогда - мы ведь друзья, так что не обидишься, надеюсь - не тяжело тебе без любимого мужчины? Или у тебя кто-нибудь есть? Ты всегда за учебой, как ни посмотрю...
- Сережа, ну что ты, спрашивай о чем угодно. Я сама переживаю. Но не из-за того, что у меня нет мужчины. Из-за того, что мне он, кажется, не нужен...
- Ты асексуал?
- Сложный вопрос... Возможно, да... Меня никогда ни к кому всерьез не влекло... Ольку я люблю, это бесспорный факт... Но между нами нет и не может быть ничего в сексуальном плане, совсем другой эмоциональный регистр... А мужчины... Да, они бывали в моей жизни, но учеба, скажу тебе честно, мне всегда была интереснее... Наверное, это ненормально...
- А Ольга? Тоже учебой больше интересуется?
- У Ольки судьба по-другому сложилась... В нашем городе был такой круг людей, даже статья в газете была - хотели их со свету сжить... Кем только не обзывали... Нормальные ребята - песен попеть, пивка толкнуть... Замороченные, правда, на каких-то своих фишках, я детально не вникала... Что-то связанное с идеями Кастанеды... В общем, мне с ними было не особо интересно, а Олька втянулась... Опять-таки переходный возраст... Мы в те годы почти не общались, так что я не в курсе подробностей... Спроси у Ольки... Хотя, она вряд ли тебе расколется...
- Ольга себе на уме.
- Это да... Ладно, Сергей, спасибо за чай, пойду к себе...
- Угу, давай, Даш...
- Чай пьете, молодцы какие, а мне? А чего в потемках, для романтики, да? - Ольга, раскрасневшаяся с мороза, нажимает на выключатель, и над столом загорается абажур.
- Ну здравствуй, красавица! - Даша явно обрадована появлением подруги и в комнату уже не спешит, - Садись давай к нам!
- Привет, Оль, - здороваюсь я.
- Морозец прямо как дома, скажи, Дашка! Прогноз в маршрутке слушала - двадцать семь градусов!
- А я и не выходила сегодня, весь день за книжками, к вечеру только на кухню выползла, Серега чаек заварил...
- Джентльмен! А мне?
- Садись, Оля, сейчас-сейчас, - я суечусь с заваркой.
- Хорошо у вас! - Ольга садится за кухонный столик и разворачивает к себе экран ноутбука, - Это что вы тут такое смотрите? Ага, ну все с вами ясно...
- Оля, это потрясающе! - признаюсь я.
- Присоединяюсь, - улыбается Даша, - Хотя, я тебе говорила уже...
- Это хрень собачья! Вы не понимаете ничего! - смеясь, Ольга распечатывает пачку сигарет, - В общем, можете поздравить, у меня клиническая депрессия последние три года...
- Брось, - бормочет Даша.
- Сама не ожидала, - Ольга прикуриивает, - Даш, приоткрой-ка... Ух, хорошо, свежо...
Я ставлю перед Ольгой чай и усаживаюсь рядышком на стул. Дымится Ольгина сигарета, танцует пар над ее чашкой. Подруги углубляются в беседу.
- Да, вот такие пирожки, сама не ожидала... Препаратами уже закупилась аж на пять тысяч, перехожу на "Доширак"...
- Ольк, а оно тебе точно надо? Там побочки нефиговые, может ну его...
- Милая, сил-то больше нет - пойми... Хоть так... А вдруг вывезет...
- А что он тебе сказал-то? Отчего депрессия?
- Ну, сегодня мы виделись далеко не впервые, как тебе известно...
- Эх, Олька-Олька... Охота тебе было ввязываться... Делилась бы лучше со мной, старой подругой... Авось и без таблеток бы обошлось...
- Да? - пристально поглядев на Дашу, Ольга выпускает вниз три колечка дыма, - Действительно, чего ж я так в самом деле... Не сообразила...
- Держишь, держишь в себе! Ну, и само собой - депрессия! Ничего удивительного!
- Что ж, в следующий раз буду знать к кому обращаться. Всем приятного чаепития, - Ольга гасит сигарету, встает и резко выходит.
- Вот, так всегда, - вздыхает Даша, - Сергей, ты свидетель! Что я такого сказала? А ведь она до завтра будет ходить надутая. Хоть вешайся.
- Ей тяжело, - говорю я.
- Да ясно...
- Даша, а может, я бы мог как-то помочь ей? Что ты думаешь? Может, мне за ней пойти? Попробовать поговорить по душам?
- Даже не думай. Огребешь по полной. Олька гордая. Все в себе держит. Даже я не в курсе, о чем они там совещались в кабинете по четвергам. Хотя этого доктора я ей и посоветовала.
- Ты тоже к нему ходила?
- Пару раз, по пустякам...
- А я ни разу не был у психотерапевта. Привык свои проблемы сам решать.
- Молодец. Ну, спокойной ночи! Завтра, дай Бог, оттает наша королева...


2.

Я у себя в комнате. Стук в дверь.
- Можно! - отзываюсь я.
Заходит Даша, садится в кресло напротив кровати.
- Какие новости? - спрашиваю я.
- Ох, Сережа, не знаю как подступиться... На Ольку будто нашло... Помнишь, неделю назад все втроем на кухне виделись?
- Еще бы не помнить. Я ее с тех пор и не видел. Она же вообще теперь на кухню не выходит. Как она? К препаратам тяжелая адаптация?
- Тошнит постоянно, не ест ничего... В общем, веселого мало... Сразу должна сказать - с письмом была не лучшая идея... Надо было мне сперва дать прочесть...
- Да я уж так и подумал, только поздно было.
- Она прочла и расплакалась... Стала себя проклинать на чем свет... Заморочила, дескать, голову тебе ни за что ни про что...
- Да ничего подобного! - волнуюсь я, - Письмо-то обычное дружеское! Как она могла заморочить мне голову, что за ерунда... Мы и не знакомы почти...
- Попробуй это Ольке объясни...
- И объясню! Что она сейчас делает? Отдыхает?
- Слушает Высоцкого... Просила не беспокоить...
Я прислушался и действительно расслышал тембр любимого Ольгиного исполнителя.
- Ну, Даша, по-любому спасибо тебе, что передала... У вас-то как отношения? Бросается она на тебя?
- Отношения с переменным успехом... Но послушай... У меня для тебя важная новость... Ты, конечно, сильно расстроишься, но Олька говорит, что так больше продолжаться не может...
- Так.
- Нам придется расстаться. У тебя неделя на поиск пристанища...
- Что? Это из-за письма?.. Жестоко, нечего сказать... А жить-то вы будете на что? Вдвоем потянете всю квартиру? Или уже есть кто на примете?
- Нет никого. Сама Ольку отговаривала полчаса. Слышать ничего не хочет. На нее никогда не действовали рациональные доводы...
- Злится на меня, да?
- Ну да. Сначала расстроилась, потом разозлилась. Обычное дело...
- А я-то думал как лучше...
- Все думали.
- Что ж, значит, расставаться...
- Ну, Олька предложила еще один вариант, но это точно тебе не подойдет... Просто она в неадеквате... Сама не знает, что говорит...
- Так...
- Я могла бы и не говорить тебе этого, но Олька просила передать, так что выхода у меня нет... Ты можешь с нами остаться - при условии, что никак не будешь пытаться выйти с ней на контакт...
- Я уже и не пытаюсь, подумаешь, велика важность...
- Но это еще не все! Есть еще одно условие! Блин, не знаю как сказать... Ты после этого точно от нас съедешь, если скажу...
- Я вроде так и так съезжаю.
- По словам Ольки... Ты, пожалуйста, не обижайся, я просто процитирую... Тебя следует выдрать до синяков... За это письмо... Она так и сказала - "выдрать до синяков"...
- Что она имеет в виду? Порку?
- Кажется, да...
- Неплохо придумано, черт возьми... Какой, однако, резкий поворот событий! И она готова уделить мне такое количество внимания? Это поможет ей от депрессии? Что ж, тогда я готов, дело-то благородное!
- Нет. Ты не понял. Она не будет этого делать.
- Самому себя мне до синяков не выпороть, это уж точно... Хотя... Теоретически можно попытаться...
- Ольга попросила об этом меня. Если ты не против, конечно. Что за бред я несу... Сережа, прости что так получается... Наверное, тебе лучше поскорее уехать... Тогда хоть в глаза тебе не буду стесняться смотреть... Можно будет иногда видеться...
- А если я соглашусь? Я могу остаться? И не буду вам в тягость?
- Ты нам не в тягость! У Ольки трудный период...
- Да, у нее точно не все дома! Это ж надо такое выдумать! А ты? Что ты сама думаешь по поводу этого всего?
Даша пожимает плечами:
- Ну как, что я думаю... Решать все-таки должен ты...
- Ну хорошо, допустим, я согласен... Как ты себе это представляешь? У тебя вообще это получится?
- Не знаю... Но я могла бы попытаться...
- А если мы ее обманем? Чисто теоретически? Она-то ведь присутствовать не собирается, так? Скажем ей, что условие выполнено, и все дела! Навязываться ей потом не буду, обещаю...
Даша качает головой:
- Олька все продумала. Она попросила меня сделать фото сразу по окончании. И если ее все устроит - ты можешь дальше снимать у нас.
- Садистка!
Помолчали.
- Ну а что, давай мы это осуществим, - решаюсь я, - Ты стесняться не будешь? Мне ведь, наверное, надо будет раздеться?
- Точно, блин... Я об этом как-то не подумала... Взбрело же ей, однако... Нет, наверное, это все-таки не для меня... Лучше уезжай...
- Но мне хорошо с вами! Я не хочу никуда уезжать! Я согласен на условие Ольги! Выпори меня, Даша, выпори и не стесняйся, ты же помнишь, летом, плавали в Селигере...
- Ой, я была такая пьяная... Толком ничего не помню... Вообще, было темно... Но, наверное, я справлюсь... Ради Ольки и ради тебя... Кстати, чем пороть-то? У меня, кажется, нет ничего подходящего...
- Вот, держи, - я вытаскиваю из джинсов ремень и подаю Даше, - Только посильнее бей, а то Ольге мало покажется! Давай уж преподнесем ей такой подарок! Пусть все будет как она хочет!
Даша поднимается из кресла, берет у меня ремень, ощупывает кожу, тянет за концы, складывает вдвое...
- Как вообще это делается? Сереж, встань-ка, я на пустом месте потренируюсь...
Я становлюсь рядом с Дашей. Та примеривается и наносит пробный удар по покрывалу.
- Размахивайся пошире! - советую я, - И отойди от кровати подальше...
- Ага, - Даша снова примеривается, размахивается и еще раз бьет по покрывалу, вздымается пыль... - Кажется, у меня получается! А что-то в этом есть... Я кажется, делала так в детстве... Когда меня начинало бесить все на свете... Стегала подушку... И успокаивалась... Но сейчас... - Даша замирает и медлит, - Сейчас мне придется сделать это с тобой... Ужас... Я, кажется, все-таки не готова к такому повороту событий...
- Да ничего страшного, Даша, выпори меня и все дела, - подбадриваю я, - Не знаю как тебе, а мне ничуточки не страшно...
- А вот мне страшновато... Но делать нечего, решили... Тогда раздевайся... Я отвернусь...
Спустя полминуты я сигналю Даше:
- Можно!
Даша поворачивается. Голый, я лежу на животе.
- Ты как в бане... - улыбается Даша, - Только, боюсь, ощущения будут не из приятных... Ты точно на меня не обидишься?
- Что ты, нет, конечно... Разве уж на Ольгу... Да и то вряд ли... Я ее, в общем-то, понимаю...
- Начинать? - Даша переминается с ноги на ногу, - Бить по попе?
- Ага. Приступай. Я готов. Подарим Ольге красивый кадр.
Даша размахивается ремнем, бьет.
- Даша, так до синяков дойдет нескоро... Бей сильнее... И без пауз... А-а-а-а!!!
- Я сделала тебе больно? Какой ужас, зачем я это делаю...
- Да... Продолжай... Так надо... Можно еще посильнее... А-а! А-а-а! О-о! Нет, наверное, все-таки лучше с паузами...
Даша мало-помалу расходится. Мне все труднее лежать на месте. Я вскрикиваю, дергаюсь, впиваюсь пальцами в подушку. Высоцкий за стенкой раздается уже погромче - очевидно, Ольге не особенно по душе звуки нашей экзекуции.
- Ну все, картина маслом, - Даша щелкает надо мной Ольгиной "мыльницей", - Боже, как я устала... - Даша выпускает из рук ремень и садится подле меня на кровать. Я лежу без движения, - Ты вообще как, живой?
- Живее всех живых... Не так уж это было и страшно, - морщась, я сажусь на кровати. Меня немного знобит. В глубине души я ужасно рад, что все наконец закончилось. На Даше нет лица.
- Даша, что с тобой? Как ты?... Тебе... плохо?
По Дашиной щекам текут тонкие ручейки слез. Я беру Дашу за плечо:
- Ну что ты, что, все закончилось...
- Сережа... - шепчет Даша, - Прости... Прости, что сделала больно... Я просто раньше... Никогда не била никого...
- Да, в общем, и мне так раньше не доставалось... Но это все пустяки... Главное, что я остаюсь с вами... Да...
- Да, Сереженька... Да... Тебе было очень больно, да? Ты так мужественно терпел...
- Даша, все хорошо! Не огорчайся! Давай обнимемся!
- Бедненький, дрожит... Тебе холодно? Ляг под одеяло! Можно я лягу с тобой? Я как сама не своя... Погоди, джинсы сниму... Ох, как это было непросто... - Даша забирается ко мне под одеяло и какое-то время мы молча лежим в обнимку.


3.

Начало весны, первый солнечный день. Я направляюсь к автобусной остановке. Вижу там Ольгу, курящую в ожидании.
- Оля, привет!
- Привет, Сергей. Хочешь сигарету?
- Давай, спасибо...
Какое-то время курим молча.
- Куда едешь? - интересуется Ольга.
- До метро. А ты?
- До конца. Хочу попробовать индустриальный пейзаж.
- Отпустило немного, да? Прости, если лезу не в свое дело...
- Ох, и запугала я тебя... Мне лучше. Спасибо. Как с Дашкой спится на одном диване?
- Да замечательно... А тебе как одной, не одиноко?
- Что ты. Я люблю одиночество. Самое творческое состояние.
- Да, ты настоящий творец...
- Брось. Ничего ты в этом не понимаешь.
- Ну, не понимаю...
Подходит автобус. Садимся. Трогаемся.
- Оля, скажи пожалуйста... Зачем... Зачем тебе это тогда понадобилось? Ты настолько была разозлена?
- Да, Дашка тебя тогда на славу разукрасила... У меня эта фотка неделю потом на рабочем столе висела в качестве фона...
- Кровожадная ты девушка.
- Я?! Господь с тобой! Я само миролюбие!
- Просто настолько разозлилась, да?
- Да я не злилась вообще на тебя! Злилась Дашка! Буквально рвала и метала! Давно на тебя глаз положила, видать...
- Гм. Значит, с поркой была ее идея?..
- Идея была моя. Дашке бы такое точно в голову не пришло. Но я не злилась, честно! Я просто хотела вам помочь!
- Помочь?.. Гм... Странный способ...
- Но действенный! Дашка-то приворожила!
- Это точно... Я и не подозревал, что она такая...
- Какая?
- Секс-бомба...
- То-то же. А с виду скромница, да? Сережа, твоя остановка...
- Оля, а можно... Можно я с тобой до конца проедусь?
- Нет, Сергей. Мне надо побыть одной. Надо сосредоточиться.
- Ладно, пока. Творческих успехов!
- Спасибо.
Я выхожу из автобуса и направляюсь ко входу в метро.


(2016)