bdsmion

4.
17 мая
Вчера Эдвард отвел меня к себе. Вначале я очень радовалась спасению, что я, Энн и Эдвард – все мы остались живы. Эд анализатором взял образцы наших тканей - все огоньки стабильно горели зеленым, сильной дозы отравы мы не хватанули, в этот раз пронесло! Но ведь может быть и другой раз, к несчастью. И я слишком хорошо это понимаю. И Эдвард понимает. Он нежно и осторожно целовал меня, будто я была необработанным кристаллом высокой пробы. Мне не нужен был секс – но было так хорошо, когда он гладил меня по головке. Потом я заснула, но проспала не более часа. Проснулась в ужасном состоянии. Сердце стучит, вся в слезах и так страшно! И жутко, жутко холодно. Аж зубы стучат. Страшно вылезти из-под одеяла, чтобы сделать чаю, или включить пульт регулятора температуры. Эдвард сидел в угловой нише и писал отчет. Спасатели всегда так делают, по горячим следам. Пишут про все, что видели, слышали. Чтобы хоть как-то вычислить террористов. Он услышал мой лязг зубов, подошел, обнял. Но не помогало. Я дрожала и дрожала. Тогда он начал меня шлепать сначала ладошкой по попе, а когда пошло тепло, то и плетью. Потом спросил, не хочу ли я попробовать еще и стек? Я как-то внезапно онемела. Поэтому только покивала в ответ. Было уже не холодно, но дрожь все равно сотрясала тело. Так хотелось рыдать – но не получалось. Как будто все чувства запечатал страх. Поначалу я почти не реагировала на удары, боль физическая была гораздо меньше страха. Но потихоньку боль выбила меня из скорлупы. Я хотела уйти от боли – но оказалось, что я привязана! Как он успел? Когда я это поняла, волна жара обдала меня. Я начала вопить – мне вдруг показалось, что я в плену. Он начал меня целовать. Долго и нежно. Но не отвязывал. Он сказал мне:
-То, что я делаю с тобой – необходимо! Боль физическая сотрет весь ужас этого дня.
Он попросил, чтобы я ему доверяла. И я доверилась. Даже странно – я все о доверии и о доверии. Меня переклинило, что ли, на этом?
Кстати… Его лекарство оказалось очень действенным. Пошла волна жара, и пришел плач. Я выплескивала свой страх в рыданиях и просила еще, еще! Стек и плеть утешали меня, как могли, жалили, согревали, заставляли жить, короче.
Всего за одну ночь я полностью вышла из состояния депрессии. Если честно – это не первая депрессия в моей жизни. У нас на Луне все знакомы с этим зверем накоротке. Еще бы, когда знаешь, что живешь рядом с убитой, мертвой планетой – очень трудно жить без депрессий.
Наутро лекции отменили. Студентов не отпустили домой, и Энн ночевала с девушками в сотах института. Я пришла за ней около десяти утра, и мы пошли ко мне пить кофе. Я рассказала Энн про радикальный способ лечения депрессии, через боль. Она пошутила, что и ей бы такое лекарство не помешало. Она шутит, а я вижу – в глазах ее плещется ужас от происшедшего, а я уже могу жить дальше.
Мне захотелось утешить ее, прижать к себе, поцеловать, согреть… Чтобы прогнать ее обреченное состояние. И я гладила ее, говорила ей какие-то глупости, целовала нежные замерзшие ручки, пальчики на ногах. И пусть я не умею возвращать к жизни так, как Эдвард, но умею по-другому… Нежностью и любовью. Нежностью и любовью.
19 мая
Наконец-то снова начались занятия в институте. Многих нет – отлеживаются в реаниматорах после налета. Кстати, смертей, слава богу, не было ни одной! Зачеты сдвинуты на неделю, а кто не сможет сдавать – перенесут сессию на август, ничего страшного. Тем более у нас никого не отчисляют.
Сегодня Энн пришла в ошейнике. Удивительно! Она это сделала, не сказав мне ни слова – купила журнал и надела ошейник… Но в перерыве она удивила меня еще больше. Спросила, не буду ли я против, если она выберет себе Хозяином Эдварда. Моего Эдварда. Что я ей могла ответить? Она для меня как сестра. В нашем мире ведь нет сестер – больше одного ребенка никто не рожает. Повторная беременность несет гарантированную смерть матери. Конечно, есть еще дети из репликаторов – но их всегда отдают тем, кто не может иметь детей, и не разглашают, чьи гены были у зародыша. Поэтому у нас нет ни сестер, ни братьев. Ни у кого.
Я нежно люблю Энн, может она моя генетическая сестра, кто знает? Моя мама имела хорошие гены, сдавала материал.
Но делить Эдварда? Я ответила ей, что не могу, не могу это решить, вот так сходу. Это все очень неожиданно. А в голове стук молоточков – я никому не отдам Эда. Даже Энн.

***
20 мая.
Суббота. Худшая в моей жизни, наверное.
У нас традиция с Энн – после обеда, переделав некоторое количество дел, встречаться в маленькой кофейне в Восточном квартале купола. Это недалеко от Института. В общем, весь купол можно пройти за 2 часа. Так что транспорт в куполе один – велосипеды. Если человек не может ходить – велорикша. Грузы и товары перегоняют по гравилучам, расположенным выше улиц. А кофейня вообще в 10 минутах ходьбы от моих сот, даже велосипед не нужен.
Мне, если честно, совсем не хотелось встречаться с Энн. Странно, да? Я ведь совсем недавно еще писала, что люблю ее, как сестру… А тут вдруг не могу любить – обида душит. Она ведь хочет отбить у меня Эда. И это после всех наших отношений? Не понимаю, о чем она думала, когда спрашивала мое согласие? Ладно, я постараюсь не злиться на нее. Просто откажу ей и все. Не хочу отдавать Эдварда. Даже делиться не хочу! НЕ ХОЧУ!!!
Но так как мы с ней уже почти год дружим, я согласна закрыть глаза на это событие. Представить, что его не было.
Это я ей и сказала, когда мы встретились за кофе. Энн расстроилась. Она почему-то наивно полагала, что я соглашусь. Вот почему, почему люди так самонадеянны? Она даже заплакала и пробормотала, что не думала, что это меня так расстроит. Ага. Не думала.
Она пообещала мне, что никогда больше не затронет этого вопроса. Что дружба для нее важнее. А уж она найдет как-нибудь себе мужчину с хлыстом, снимет ошейник и забудет про эту неудачную попытку. Она даже заплакала. Я правда ее любила. Да? Нет? Я уже запуталась. В общем, скрипя зубами, я сказала ей, что прощаю ее. Хотя конечно это было не так. Мы пили кофе и впервые, вместо оживленной болтовни, между нами повисали большие и неловкие паузы. Потом мы обычно шли с Энн на тренировку по гимнастике. Но в этот раз мне не хотелось. У Энн было очень несчастное лицо. Она еле сдерживала слезы. Я ей сказала – не реви! Умей отвечать за свои некрасивые поступки.
Тут ее прорвало и она начала рыдать, на улице, у всех на виду, будто это я ее обидела. На нас уже оглядывались. Чтобы прервать эту некрасивую сцену, я сказала ей холодно – уходи! Нет, я не собиралась с ней ссориться! Но я хотела дать ей понять, что так поступать нельзя! Она сгорбилась, и побрела прочь, как маленькая старушка. Ее рыжие волосы и те, казалось, побледнели и стали какими-то выцветшими и грязными. Она уходила по улице, домой, а я все злилась. Не простила я ее, как оказалось. А вот сейчас сижу с кристаллом в руке, наговариваю эту историю, и думаю – ну зачем, зачем я была такой гадкой? В конце концов, сказала бы ей про свое решение, и все. Зачем же было так ее обижать? Энн ведь очень хорошая. И робкая. И так мне всегда нравилась…
Эдварда, зачинщика всего этого скандала, нет в куполе, он снова уехал на несколько дней на плантацию кристаллов. Вот так всегда – когда он нужен, его нет под рукой. Что же все-таки делать, что? Я обидела Энн, несомненно. Скорее всего, я неправа. Ведь я плюнула на то доверие, которое было между нами. По-моему меня просто накрыла ревность… А я и не знала, что ревнива – вот настолько.