bdsmion

Начиналось, знаешь, с чуда. Злого чуда. В ветре становилось все больше песка. Воздух желтел, скрипел на зубах. Мы пытались закрывать лица шарфами, занавешивали окна и выметали из углов маленькие барханы. Но пустыня не отступала, наваливалась тяжелым боком, песок замел половину комнаты - каждой комнаты, в каждом доме. Мы стали просыпаться не от солнечного света — исчезла граница неба и земли, света и темноты — мы стали просыпаться под утро от тяжести песка на наших одеялах.
О, как не хотелось уходить! Как странно, противоестественно было воинам отдать город - свою столицу — не врагу, всегда, тысячи лет, битому, а горам ожившего песка. Зачем он ожил, почему? Когда рухнули крыши, когда песок был и с той стороны окна, и с этой, когда все равно уже было, с какой стороны стены ты будешь, - мужчины взяли оружие и ушли. Впервые тот, кому я принадлежала, взял меня с собой — не было больше дома, в котором я бы ждала его возвращения с войны. Или грабежа? Никогда не могла понять, грабит он или воюет за святой грааль.

За переходом переход, за восходом закат, дорога, дорога, дорога по чужой земле. Ночью ставили белесые, выгоревшие палатки. Он бросал на пол плащ, я падала на него без сил, на полотняной стене был виден свет костра и тени мужчин, я не разбирала слов, только приглушенный говор, иногда смех, успокаивалась - защита рядом - и засыпала.

Он говорил: мы идем в чудесную страну, там идут дожди (сказки, конечно, дождей не бывает), текут реки — вот сколько воды. Обещал: у нас будет новый дом. Рисовал высокую стену, внутренний дворик и сад. Говорил: в саду будет маленький фонтан, по белому мрамору всегда будет течь зеленая вода, на траву, на цветы, розовые и сиреневые. Соблазнял: тебе понравится, так и вижу тебя, нежной и полуголой, на этих цветах.

Не смейся, я была такой дурочкой. Почти видела себя в этом саду. В этом раю. В раю все мы были. Рай – это просто. Рай – это когда тот, кого ты любишь, целует тебя.

Оставался день пути.
Не поверишь, но мы доехали до реки! Да, представь себе, я видела реку. Они существуют. Палатку ставили, как всегда ночью, утром я проснулась, вышла — сияет как сто тысяч турецких клинков. Я - как была в платье — так и зашла в воду. Она обнимала, звала в глубину, но я боялась, села на границе воды и песка. Потом изнемогла от наслаждения и легла. А вода колыхала подол, волны стали зелеными и шелковыми. А небо — ты бы видел! А лес - … Но тут мой разбойник вышел из леса, я поспешила к нему, он глянул на мое платье, мокрое по пояс, сказал с улыбкой: «Не выдержала? Не заходила далеко? Не надо, опасно, не заходи одна, без меня». Вот такой заботливый был.

А на другой день продал меня в балаган.